Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1

«Другой» же или «другие», которыми только собирался, требовал стать, прожить их эмоции, потрясения, старались задвинуть тот смысл внутрь, приглушить и поменять цели. Чему и сопротивлялся наш герой, снова и снова делая попытки «узнать» себя. Но усилия были тщетны. Ужас овладевал им. Мужчина не знал, чего хотел минуту назад, принимая чужие, как казалось, мысли, путая со своими и удивляясь. Вновь и вновь трогая в растерянности на себе одежду. Будто не «что-то» менялось в нем, а сам Андрей, по собственной воле, переставал чувствовать себя прежним, с той фамилией, теми людьми, книгами и судьбой. Той «правильностью» и недоразумениями от нее. Что было только следствием, а не событием, платой, а не наградой. Невероятным, не оставившим о себе память событием. Платой же за выкрик в небо, вызов и отчаяние, обнажившие в нем человека. Со всеми гранями и зеркалами, восхитительным блеском, но и тьмой, поглощающей блеск в закоулках души, в ее темных переходах. С любовью и надеждой, без которых нет жизни у самого пропащего грешника. И с тупиками, и эшафотами лжи и предательства… и, конечно, со слезами на ссохшихся листиках души.

Вдруг сумерки задрожали, множась струйками воздуха, стали растворяться, поднимаясь и светлея, словно утренняя прохлада, которая знакомо тая и нагреваясь, уступала место свету и теплу. Андрей понял, что стоит на ногах. Как обычно. Как положено. Как всегда. Крупица сохраненного спокойствия удержалась в нем.

Мужчина огляделся. Странный пейзаж – бесконечная пустыня с барханами, зноем и одиночеством уходила во все стороны. Пространство до самого горизонта, до несбыточной черты, где сходились не только небо и земля, но как и в людях, парящих между ними, соединялось «высокое» с обыденным, низкое с благородным, а подлое с прощаемым – вся эта пустошь рябила от темных точек, напоминая крапленую ткань.

Разве мог наш герой знать, что куда бы и когда бы ни бросал взгляд человек, он всегда мог увидеть ту границу, на которой отголоски темноты земных недр, как и в душе его, оставляя темноту внутри, время от времени выступали на поверхность, совершая преступления и принося боль. Но сама тьма оставалась жить, не покидая места и предназначения. Великого и такого нужного людям.

Неожиданно пейзаж начал меняться, точки зашевелились и задвигались – пустыня, к изумлению молодого человека, превратилась в усеянный тысячами цилиндров, шляп и котелков песчаный ковер. Покатываясь и колыхаясь, одни увлекали за собой повязанные ленточки, другие, будто стараясь показать только нужную сторону, сопротивлялись порывам ветра, изворачивались и принимали прежнее положение. Черные и белые, голубые и коричневые, они причудливо украшали барханы, дополняя впечатление по-разному, по-своему. Будто тысячи людей, в истории человеческой, сбрасывали их на песок в этом месте, становясь невидимыми, не принадлежащими этому миру. Но и продолжая цепляться, притягивать и направлять, напоминая о себе странным пейзажем.

Вдруг, где-то вдалеке, в полукилометре от него к небу взметнулись облака пыли, земля дрогнула и начала опускаться, оставляя небольшой круг, на котором и стоял «потерянный во времени». Замерев, он старался не поддаться оптическому обману, сохранить равновесие, в чем не было нужды: кусочек «суши», сберегая «нетронутость», спокойно опускался следом, туда, куда рухнули барханы и пески, посыпались шляпы и цилиндры, всё, что разделяло с ним оцепенение прежде. Сквозь оседающую пыль мужчина увидел сначала выпирающие обрывы, которые, продолжая осыпаться, успокаивались. Вздымаясь всё выше и выше, они будто цеплялись за оставленную землю, не желая разделить с ним тени и глубины недр.

Андрей поднял голову и с удивлением заметил, как обрывы стали обретать знакомые очертания: вдоль гигантского полукруга рисовался карниз, подпирая который обнажились колонны с каменными скамьями меж ними. Вот уже новый карниз, под гранитной балюстрадой первого, сужая круг и придвигаясь к Андрею, выступал из пыли и потоков песка, гаснущих по мере обнажения следующего. Третий, седьмой… балюстрады «всплывали» совсем близко, наконец, последняя замерла вровень с ним, оставляя арену и нетронутый круг. Мужчина поднял голову и, боясь пошевелиться, медленно осмотрел амфитеатр. «Колодец» впечатлял.

Прошла минута.

– Эй! – попытался крикнуть он и не узнал собственный голос. – Э-э-э-й! Где я?!

Вдруг кольца трибун пришли в движение. Вращаясь каждое в своем направлении с разной скоростью и осыпая крошку, они создавали глухой грохочущий фон, будто устрашая человека, не желая его слушать.

«Молчу!!!» – понял мужчина.

Движение прекратилось, но шум, утихая, перешел в звук, напоминавший дыхание. Тяжело и сипло неведомый хозяин, недовольный и потревоженный, собирался отомстить. Такая мысль повергла Андрея в ступор. Но времени подумать ему не дали.

– Кто ты?! – прогрохотало сверху.

Эхо разлилось и, сойдясь в центре, больно ударило по ушам.

– Человек, – тихо выдавил стоявший и развел руками.

Верхний ярус дрогнул. Казалось, кто-то усмехнулся.

Всё вновь затихло. «Колодец» соображал. Только тут Андрей обратил внимание, что в панораме застывшего изваяния что-то шевелилось: нижний ярус, как и остальные, был полон цилиндров и шляп, которые раскатились по рядам, успокоились и заняли свои места. Но одна, с широкими полями, оставаясь на краю балюстрады напротив, раскачивалась изо всех сил, старалась упасть, будто желала сбежать, покинуть сородичей. Наконец это ей удалось. Сорвавшись, она упала на арену и подкатилась к ногам мужчины. Андрей хотел было поднять ее, но тут знакомый низкий баритон расколол тишину:

– Принес?!

Стоявший растерянно огляделся, и тут же, вспомнив о чем-то, опустил руку в карман. Тот был пуст.

– Я нес дагерротип! – громко сказал он и с надеждой оглядел трибуны. Всё молчало.

Прошло несколько секунд.

– Я хотел найти… – начал он, но «колодец» прервал:

– Что оставишь мне?!

Мужчина опустил голову и пробормотал: – Теперь, нечего… – И услышал приговор:

– Испытать и не умереть… попробуй! Стерпи сначала на земле!!! Не всё и сразу!

Рокот голоса утих, арена дрогнула, просела и… обвалилась вокруг Андрея, обнажая подвалы и помещения внизу. Оттуда, будто из «преисподней», сквозь тучи пыли раздались рыки и рев, а сверху, тут же, обрушился гром аплодисментов. Едва устояв, мужчина попытался поднять голову, чтобы посмотреть, но не успел: круг неба потемнел, рев и вой ветра слились, песок посыпался на него, он зажмурился, что-то ударило по рукам, и всё стихло.

Казни назначались на после полудня. Андрей стоял на эспланаде, которая, расширяясь от полукружия колоннады за спиной, исчезала под ногами гудящей толпы. Майдан, ожидая жертвы, стонал от нетерпенья. Огромная площадь с сидящим на некотором возвышении человеком под красным балдахином ревела в неистовстве: