В. Галечьян - Четвертый Рим

Луций только взглянул на него, как тотчас позвал официанта рассчитываться. Он рассудил, что с таким спутником будет слишком заметен, и вновь решил удрать от него, но не тут-то было.

Поэт, чуя поживу, вцепился в него, как клещ в собачье ухо, и громко стал распинаться ему в любви, так что Луций был вынужден мирно выйти с ним на улицу. Тут он подумал, что идти одному, может, еще опаснее, чем с громогласным, но в сущности безвредным Шурали. Единственное, что следовало с ним сделать, — это помыть и постричь. Мысль о бане пришлась поэту весьма по вкусу. Видимо, баня у него ассоциировалась с пивом. Интерес же Луция заключался в попытке выведать что-либо о брате.

Оказывается, вовсе недалеко от музея располагалась знаменитая турецкая баня, даже с отдельными кабинетами.

То, что поэт считал «неподалеку», обернулось на самом деле сорока минутами ходьбы. Однако все же пришли.

— По высшему разряду! — ввернул поэт кассирше, ввинчиваясь перед Луцием в очередь в кассу. Кассирша выбила им чек и любезно показала, в какие двери войти.

Уже с порога услужливый банщик бросился к ним и провел к диванчику под номером пять, который был пуст. Всего таких диванчиков было ровно девять, на некоторых лежали в беспорядке вещи, на других сидели люди в простынях. Луций и старый поэт разделись, причем в простыне Шурали сразу стал респектабельным, достойного вида гражданином.

Оставив простыни на специальной подставке, раздетые, они вошли в самую баню и застыли на пороге, сразу погрузившись в обжигающий кожу туман и мокроту. Чуть привыкнув и продвинувшись вперед, Луций увидел прямо перед собой бассейн, в котором в разных позах возлежали или сидели на каменных скамьях голые люди. Тотчас кто-то тронул его за плечо. Луций обернулся, и сердце его сладко забилось. Перед ним стояли две обнаженные девушки с распущенными волосами. С церемонными извинениями они попросили Луция помочь им спуститься по скользкой лестнице в бассейн.

По очереди, стыдливо отводя глаза, ошеломленный Луций сопроводил обеих дам в бассейн, причем вместе со второй спустился по мраморной лесенке сам и сел на скамью. Непризнанный поэт мрачно грел свои старые кости под душем, где кроме него был только один маленький мальчик в синем халате, видимо, местный служка. По просьбе Шурали он принес кусок туалетного мыла, которым неряха-поэт стал намыливаться, причем кожа его светлела до изумления, открывая впечатляющую картину голых мощей. Луций, не в силах спокойно сносить вид очаровательных обнаженных женщин, прикрыл глаза и безуспешно усмирял кровь почти раскаленной серной водой.

Хорошо вымывшись, поэт, на которого вода подействовала отрезвляюще, решил выпить за счет Луция чуть-чуть пивка и во всю мощь своих легких стал звать служителя. На его крик, таща тяжелую корзину, вышел тот же мальчик. Обойдя поэта, он спустился на последнюю ступеньку бассейна и стал оделять лежащих в воде ледяным пивом и лимонадом. Луций тоже протянул руку к корзине, как вдруг, случайно взглянув на печальное и смущенное лицо мальчика, обнаружил в нем собственного брата. Не желая привлекать внимания, он ничего не сказал Василию, однако тихонько проскользнул за ним в предбанник.

Брат, завидев его, не в силах был сдержать слез. Однако не место и не время было здесь разговаривать, и Луций решил взять отдельный кабинет. Сказав брату, чтобы тот проследил, куда он пойдет, Луций быстро договорился с банщиком и получил ключ всего за пятьдесят долларов от люксового номера, где кроме самого кабинета был и свой маленький бассейн, и душевые, и даже салон с баром и видеосистемой.

Не желая, чтобы поэт искал его, Луций велел мгновенно появившемуся Василию привести старика. Сам он, конечно, предпочел бы остаться вдвоем с братом, о котором уже много дней ничего не знал.

— Этот старик прикрывал меня от нежелательных взглядов. — озабоченно говорил Луций, крепко сжимая Василия в своих объятиях. — Так вот, трезвый — он просто агнец и даже не требует, чтобы его считали великим поэтом, но, чуть выпив, он способен перевернуть дом в поисках собутыльников. Поэтому его лучше держать на глазах, пока мы не найдем способ от него удрать.

Вновь обретя брата, Луций наконец-то мог спокойно обдумать, что делать дальше. От столь полезного занятия его отвлекли вид открываемой снаружи двери и крики «чемпион». Тотчас в кабинет вошли две завернутые в простыни девицы, между которыми, опираясь руками об их плечи, высился закадычный его друг Никодим. Вид у него был весьма раздраженный, и он громко бранился с банщиком, за спиной которого стояла целая толпа молодых девиц и мужчин, с восторгом на него поглядывающих. Несмотря на то что Никодим был совершенно голый, оказывается у него с диванчика украли всю одежду, окружающая его толпа относилась к нему одобрительно и с почтительным уважением. Ибо он обладал орудием такой величины, что сам казался лишь придатком к этому сооружению.

Луций слышал, как одна из завернутых в простыню девиц сказала другой, не сводя с Никодима взгляда:

— Вот это да! Я думаю, что, если он сегодня начнет, кончит только к следующему году.

— Дура, как бы нам с тобой воспользоваться такой крупной находкой, — отвечала ей другая девица. — Смотри, сколько желающих уже выстроились в очередь.

Однако такое обилие лишних свидетелей явно не устраивало Никодима. Поэтому, пригрозив банщику живьем снять с него шкуру, если одежда не найдется, он проворно выпроводил назойливых поклонников вон. В это время появился ведомый Василием поэт Шурали, громко сетуя на судьбу из-за того, что его оторвали от любимого богами напитка. Луцию некогда было им заниматься, и он вновь принялся шептаться с братом.

Узнав Луция, Никодим сделал вид, что весьма удивлен. Потрепав Василия по голове, он дал ему денег и велел принести в номер еды и питья. Луций про себя удивился тому, что у совершенно голого человека почему-то под мышкой оказался внушительных размеров кошель. Не поверил он и будто бы случайному приходу своего голого приятеля. Ясно было, что Никодим, по обыкновению, явно комбинировал в свою пользу.

Однако делать было нечего, к тому же обезумевший поэт громогласно заявил, что хочет есть и пить. Пришлось Луцию, как хозяину, рассаживать девиц, поэта и Никодима вокруг стола. В ожидании Василия с припасами девицы оживленно хихикали, стреляя глазами по чреслам обоих юношей.

— Тот, кто тебя вычислит, станет богатым человеком, — шепнул Никодим на ухо Луцию, — а если вдвоем с братом, так совсем станет миллионером. Регент расщедрился, выдал за вашу поимку премию в сто тысяч рублей. Только что по телевидению передали. Кстати, с портретами обоих. А ты здесь жизнью услаждаешься в самом центре Петербурга, в двух шагах от известного дома на Литейном.