В. Галечьян - Четвертый Рим

Пока разыгрывалась вся эта комедия, в номер вошел банщик и пораженно вскричал:

— Что за безобразие! Это вам даром не пройдет! Я немедленно вызову полицию!

Луцию показалось, что банщик просто хочет выманить деньги, и он был настроен ему заплатить, так как никак не мог нарываться на скандал. Однако белокурая девица была настроена по-боевому. Ее неудовлетворенная чувственность и страсть к поклонению нашли свой выход в повышенном боевом настроении. На столе между прочими яствами стоял глиняный пузатый горшок с дымящейся картошкой. Хотя была она уже изрядно пьяна, но не промахнулась и точным броском раскроила банщику лоб. Банщик безгласно рухнул возле ножки стола рядом с метательным орудием, которое даже не разбилось, а, повертевшись волчком, снова встало на свое глиняное основание. Все на миг оцепенели, потом, боясь худшего, Никодим с Луцием осторожно подняли банщика и посадили в мягкое кресло. Белокурая девица, устыдившись своего ужасного поступка, ринулась в купальню, которую на ее неистовый стук приоткрыл любопытный поэт. Она мигом сорвала с него полотенце, намочила холодной водой и принесла в кабинет. Осмелевший поэт выскочил следом и, видя, что все сгрудились вокруг банщика, подсел к столу и стал сам себя быстро потчевать.

Когда банщик открыл глаза, то обнаружил, что голова у него перевязана полотенцем на манер тюрбана, сам же он, голый до пояса и мокрый, сидит за накрытым столом и какая-то милая девушка льет ему в рот вино из стакана. Блондинка так умело накачивала раненого алкоголем и горячила своим прекрасным полуобнаженным телом, что едва Шурали собрался поднять тост, как банщик вместе с девицей, чуть его не отправившей к предкам, удалился в купальню, забыв запереть за собой дверь.

В конце концов и Луций решил, что у него нет особых причин держать зло на Никодима. Подобное мнение было тем более очевидно, что без помощи этого авантюриста и проныры трудно было обоим братьям, да еще с приставшим как репей поэтом, добраться до пристанища. С другой стороны, Луцию страх как не хотелось доверять Никодиму тайну своего нынешнего местонахождения.

— Мы должны вместе с тобой спасти мальчика, — вполне серьезно обратился Луций к старому другу. — Помоги нам тайно, а главное, безо всякого шума покинуть этот притон. Ты понимаешь, что будет с Василием, если нас накроют враги регента.

— Ты прав, — ответил Никодим, — вот этим поцелуем я кончаю все ссоры, — и обнял друга.

Луций отстранился и посмотрел на него с удивлением.

— Что же ты, — спросил он, — все время из себя шута строишь? Хоть сейчас бы не выламывался. Или не понимаешь, если тебя в моей компании застигнут, так просто не отпустят.

— Заботишься, что ли, обо мне? — спросил Никодим с усмешкой и оглядел кабинет.

Престарелый поэт мирно спал, сжимая в кулаке недопитый стакан. На плече у него посапывала обнаженная девушка. Только из купальни доносился смех и звуки поцелуев.

— Собирайте вещи, — сказал Никодим шепотом, — и идите за мной. Боюсь, что банщик не так просто отпустит своего слугу, к тому же мы тут так все извозили, что за год не отмоешь.

— И не дай бог проснется старый пьяница, — вторил ему Луций, поглядывая с опаской на поэта. — Мало того, что ему вздумается читать свои вирши в такси, так он еще и поплетется за нами к людям, которые могут его пристрелить за одно вслух прочитанное четверостишие. Единственный вопрос, который меня тревожит, как ты собираешься поступить с девушками.

— Банщик о них позаботится, — сказал Никодим беззаботно. — Я думаю, они не в первый раз попадают в переделки к выходят из них с честью.

— Да, с честью у них все правильно, — усмехнулся Луций. — Во всяком случае по этому поводу нам беспокоиться нечего.

Они быстро оделись, причем, как это неоднократно случалось, Луцию пришлось поделиться с Никодимом частью одежды, потому что в самом деле того обокрали. Он отдал ему пиджак и шарф, сам оставшись в рубашке. Штаны же, носки и туфли Никодим позаимствовал у банщика, который по счастливому смеху и выкрикам, видимо, воображал себя в раю и ни в каких брюках не нуждался.

Никодим быстро остановил такси, пока Луций и Василий в своем синем рабочем халате прятались в тени здания. Луций, открыв дверцу такси, встал неподвижно. Он не знал, как объявить Никодиму, что хочет уехать вдвоем с братом, но тот сам вывел его из затруднительного состояния.

— Ты уж извини, дружище, — сказал он, едва касаясь головы Василия раскрытой ладонью и протягивая Луцию вторую руку, — дело в том, что я не рассчитывал так задержаться. У меня на сегодня назначена еще одна очень важная встреча. Я оставляю тебе телефон. Стоит тебе только назваться, как меня обязательно разыщут или подскажут, где меня можно будет найти.

Оба друга искренне обнялись, и Никодим исчез в вечернем петербургском тумане, чтобы вновь появиться уже через много дней в совсем ином мире и городе.

Через несколько дней после этого Луций и Василий покинули Санкт-Петербург. Регент сдержал свое слово и окружным путем через принадлежащий Финляндии Выборг посадил мальчиков на поезд Хельсинки — Москва. Как и в прошлый раз, поезд, не затрудняясь, домчался до Бологого, а потом, на этот раз безо всякого сопровождения, они с медлительностью столыпинских вагонов двинулись в глубь малогабаритной России и, претерпев массу мелких, неопасных приключений, добрались до Москвы. Там с помощью Лины они поселились в одной из бесхозных квартир «воровского» Солнцевского массива и жили в ожидании весточки из канцелярии регента, который обещал им уладить их дела в лицее и интернате. Однако, по прошествии некоторого времени, регент, не выдержав обвинений, вынужден был уйти в отставку, о чем ни Луций, ни Василий сразу не узнали. Газеты в Москве не выходили, а телевидение передало столь важную для державы новость только через три дня, и то препарированную таким образом, что невозможно было понять, сам ли регент ушел в отставку или его выгнал государь за строптивость.

Через несколько недель вновь разразилась война с украинским гетманом, и про убийство нескольких масонов уже никто и не вспоминал. Несчастье произошло в тот момент, когда Луций, взяв с собой Василия, решился все же отправиться в лицей и поговорить с директором на предмет своего восстановления. На всякий случай у него за внутренней подкладкой пиджака была зашита собственноручная записка регента, переданная через надежного офицера, сопроводившего их в Выборг. В ней регент всей силой своего авторитета ручался за полную непричастность братьев к трагическим событиям и безо всяких сомнений называл истинных, по его мнению, организаторов покушения. Однако записка эта никуда не попала.