Татьяна Вильданова - Парадокс параллельных прямых. Книга первая

Жан поморщился, потом усмехнулся.

– Настоящий сыщик, ничего не скажешь.

– Да ладно, – Симон скромно потупился, но долго так не усидел, вскинул на Доре недоумевающие глаза, – слушай, я одного только не понял. Зачем ты вообще во всё это влез? Жаклин, конечно, девчонка… – замолчав, Симон попытался подыскать достойный эпитет, – ну, в общем, – кисти рук сами округло описали недостающее слово, после чего рассерженный хозяин проворно спрятал и под себя, – но только уж она-то наверняка бы с ним сама управилась…

– Не в ней дело, – чувствуя, что опять накатила знакомая тоска, скривился Доре, – дурак я был. И психанул по дурости.

– Это – похоже, – согласился Симон, – а всё же?

– Эх ты, горе-сыщик, – издеваясь больше над собой, чем над Симоном, протянул Жан, – Нат Пинкертон доморощенный, до главного-то ты и не докопался. Пока я болтался на съёмках, этого мерзавца вселили в мою квартиру.

– Эх, – Симон даже крякнул от огорчения, – черт! Как же я не догадался! – не замечая, что делает, он вскочил, – я же знал, что тебя с квартиры поперли!.. Мог бы сам сложить… – и опять сел, – ты хоть Гаспару не говори, он с меня за такой промах семь шкур спустит. А Этьена…

– Съест? – абсолютно серьезно поинтересовался Жан.

– Засмеет!

«Точно, влюблен!» – между делом отметил Доре.

– А надо бы… ладно, не скажу, если… – мужчина намеренно сделал многозначительную паузу.

– Если, что? – сразу проглотил наживку Симон.

– Если ты поможешь мне побриться, – безмятежно закончил Жан.

– Ах, ты!.. – взвился Симон, – ты!..ты…

– Ладно, мир, – выпуская на волю широкую обаятельную улыбку, протянул руку Доре, – ты, действительно, отлично всё провернул.

– Правда? – тоже невольно протягивая руку, недоверчиво переспросил Симон.

– Правда.

– Не скажешь? – уже успокаиваясь, в последний раз трепыхнулся Симон.

– Нет, – коротко пообещал Жан.

Симон благодарно пожал протянутую руку.

– Так поможешь мне побриться? – напомнил Доре.

– О чем разговор, – засуетился Симон, – только усы надо оставить. Гаспар сказал, что они для новой фотографии потребуются.

– Хорошо, усы оставим.

– А удару научишь?

– Научу, – пообещал Жан.

Теперь выздоровление пошло полным ходом.

Проснулся прямо-таки волчий аппетит, который Доре безуспешно пытался не показывать.

– Послушайте, – наблюдая, как он скромно ковыряет вилкой в своей тарелке, однажды взбунтовалась Этьена, – Гаспар говорит, что вам нужны тройные порции, а вы делаете вид, что едва справляетесь с одной! Вы же знаете, что вам надо быстро восстановить силы.

«Знаю! – не замечая, что начинает хмуриться, в тон ей мысленно продолжил Доре, – а ещё я знаю, что уже месяц нахожусь на твоем полном иждивении и…»

– Если вы считаете, что вы меня объедаете, – словно услышав его мысли, торопливо подхватила Этьена, – то, должна вам сказать, что я достаточно обеспечена, чтобы не морить вас голодом. В конце концов, вы же не английская аристократка, чтобы клевать как птичка.

– Ну, – всё ещё хмурясь, протянул Жан, – те английские аристократки, которых я видел…

– Так ешьте, как английская аристократка. А ещё лучше, как три…

– Ну, нет! – невольно улыбнулся Доре, – такое даже мне не под силу.

«Дурак, – он представил себя со стороны и хмыкнул, – ломаюсь, как девчонка на панели».

– Хорошо, – Доре отложил вилку и поймал её за руку, – но после войны, мадемуазель, я поведу вас в «Laserre» и закажу лучший обед, который нам принесут на многоярусных тарелках…

– … и обязательно десерт! Он у них…

– Вы лакомка! – пытаясь выглядеть суровым, тоном судебного обвинителя заявил Доре, – с возрастом вы растолстеете, и ваш муж будет изменять вам со своей секретаршей.

– У меня нет никакого мужа! – яростно запротестовала Этьена.

– Тем лучше, – всё также сурово обобщил Доре, – учитывая это обстоятельство, одну маленькую тарелочку вам ещё можно позволить.

– Ну, нет! – строптиво сощурилась Этьена, – я хочу большой бокал! С земляничным мороженным, взбитыми сливками, шоколадом и фисташками! И чтобы к нему были вафельные трубочки…

– Ужас! – в неподдельном негодовании надломил брови Доре, – даже английские аристократки себе такого не позволяли!

– Плевать! – беспечно отмахнулась Этьена, – а вечером над нами поднимут крышу, и мы услышим воркование голубей…

– …или на ваши фисташки посыпется снег…

– Снега не будет, – уверенно заявила Этьена, – только голуби.

– Как знать… конечно, если будет весна или лето…

– Будет весна, – с той же выводящей из себя уверенностью сообщила Этьена.

«Черта с два, весна! – не выдерживая взятого им насмешливо-покровительственного тона разговора, раздраженно подумал Доре, – весна… зима… можно подумать, что ей бабка ворожила!»

– Но я хочу, – не замечая его недовольства, задорно тряхнула волосами Этьена, – чтобы хозяин подарил мне серебряного голубя, а не кастрюльку. Кастрюлька у меня уже есть.

– Не надо было ходить туда в одиночку, – почему-то обрадовавшись сообщению о кастрюльке, нравоучительно выговорил ей Доре.

– А кто вам сказал, что я была там одна?! – насмешливо фыркнула Этьена.

– Патрона, – аккуратно положив на тарелку нож, Доре поднял палец, – не проведешь! Если уж он счел нужным подарить вам кастрюльку, то считайте, что вы были одна. Но… – он сделал паузу и усмехнулся, – если пойдете со мной, то голубя я вам гарантирую. Ну что, согласны?

– Шантажист! – весело засмеялась Этьена, – хорошо, согласна, – она наклонилась, подхватила с тарелки приборы и ловко вложила их ему в руки, – только ешьте! Договорились?

Вместо ответа он решительно вонзил вилку в котлету.

Через неделю навалилась зеленая больничная тоска.

Спать надоело.

Проспав несколько суток кряду, он впервые узнал, что такое ночная бессонница. Конечно, можно было попросить у Гаспара снотворное, но в такой просьбе было что-то унизительно беспомощное. Поэтому Доре предпочел попросить открыть часть окна, чтобы в комнате стало свежо и, как мог, стал занимать себя днем, надеясь, что накопленная усталость позволит ему вечером заснуть.

Легко сказать, занимать! Чем?

Впервые за всё время болезни, он попытался серьезно обдумать своё положение, но от этого к вечеру резко подскочило кровяное давление.

«Поднял же я шухер, ничего не скажешь! – покорно отвечая на вопросы встревоженного врача, подумал Доре, – видно, плохи были мои дела, если они от такой малости так заволновались».

Значит, думать было нельзя.

Оставалось только лежать, тупо и бесцельно рассматривая стену.

– Расскажите про съемки, – убрав с постели поднос, однажды попросила Этьена.