Константин Уткин - Песий бунт

– Девочки – просипел Леонтович – откройте ей все решетки и все окна… пусть уходит..

– Да как же!! – вскинулась Петровна – сумасшедших – да к живым то людям?

– Люди спят… а у вас одним живым человеком станет меньше… Да открывай ты, дура старая, это приказ!!

Петровна поджала губы, отчего и так не маленькая челюсть стала напоминать булыжник, шаркая тапками, прошла в кабинет и вернулась со связкой ключей…

«Бестолочь!! – взвыл про себя Леонтович – не могла хоть номер милиции набрать!! А еще о людях заботится»

Петровна вернулась, всем своим видом показывая неудовольствие действиями как начальства, так и больных, и кинула ключи под ноги бунтовщице… но та нагибаться не стала. Даже наоборот – изогнулась назад так, что лезвие ножа, утром любовно наточенного доктором, стало все глубже входить ему же в шею…

– Петровна, клуша!! – приглушенно, чтобы не дразнить больную, заговорил психиатр – возьми ключи и пойди, открой все окна!! И пусть катиться!! Все равно вернется сюда!!

Но Петровна не двинулась с места – она считала, что нечего бандитам помогать, и помогать не собиралась.

– Открыть, Петровна, открыть… оооооткрыть!!!!

Петровна, недовольно бормоча себе под нос, направилась к окнам. Заскрипели много лет не открывающиеся решетки, загомонили сумасшедшие, удивленные таким нарушением распорядка, Собачница, словно сразу лишившись сил, отпустила доктора и он сполз на пол. И сама села нагишом на холодный кафель, прислонившись к плечу собственного заложника. Леонтович держался за шею и повторял.

– Ну ты даешь… ну ты даешь…

Собачница посмотрела на него мутными глазами и сказала.

– Сама знаю.

Тут до доктора дошло, что, хоть решетки и открыты, бежать пациентка никуда не собирается – наоборот, ежится от холодного воздуха и собирается вроде бы согреться под его рукой.

Звон стекла и оглушительный многоголосый женский визг заставил Леонтовича кинуться на пол и закрыть голову руками. В отделении творилось что то непонятное – больные метались по коридору, как курицы, оглушая друг друга неистовыми воплями и визгом, а между ними шныряли окровавленные собаки.

– Что ж это такое… – повторял он, на четвереньках отползая куда-то за диван и жалея, что не слушал радио. Да и телевизор толком не смотрел – а когда началась свистопляска с бредящими дикторами, то и смотреть перестал… повсюду говорилось о взбесившихся собаках – а он не верил.

И вот теперь мечтал только об одном – остаться незамеченным. Каким это бешенством надо болеть, чтобы дружно выбить стекла, ему даже думать не хотелось.

Он постепенно приблизился к дивану, счастливо избежав слоновьих ног обезумевшей Петровны, и медленно начал ввинчиваться под него, в спасительную темноту. И когда уже до спасенья осталось только спрятать зад и ноги, раздался ведьминский смех Собачницы, а сам доктор затрясся, как под током. Нежное мужское место, которое он так и не успел спрятать, почувствовало ощутимое давление челюстей.

Челюсти тянули его наружу, не причиняя никакого вреда – и он, фыркая и чихая от забившей нос пыли пополз обратно.

Доктор выполз, а когда увидел, что за животное тащило его наружу, выдал удивительно звонкую для своих зубов трель. Дымчатый мастиф удивленно склонил складчатую морду.

– Что это значит – продолжал выстукивать странную мелодию доктор, осматривая холл. Пациентки сбились испуганными овцами в дальнем углу. Они пошли туда явно не добровольно, о чем свидетельствовали рваные халаты и несколько кровавых пятен. Впрочем, серьезных покусов, кажется, не было не у кого.

Вдоль испуганных сумасшедших прохаживалась собачница – свою худую наготу она прикрыла чьим-то халатом, перетянула его по тонкой талии поясом и выглядела вполне импозантно. При этом она умудрялась вести беседу с кем-то невидимым – и Леонтович пожалел, что рано отменил ей прием лекарств. Речь ее текла следующим образом.

– В самом деле? – спрашивала она невидимого собеседника и, подбоченившись, прислушивалась к ответу – ну не может быть… и что они предприняли?

Тут ее лицо исказила гримаса непритворного гнева, костлявый кулачок стукнул о ладонь, а потом взлетел вверх знаменитым «Они не пройдут!» в итоге Собачница кивнула головой и заявила.

– Ну что ж, пусть будет так. Только лучше взять этого нашего…его хорошо наверху знают.

Доктор искривился страдальческой гримасой… ну есть совесть у людей или нет? Ну что они себе позволяют? Додумать Леонтович не успел – та самая отекшая вниз тяжелыми складками песья морда подошла к нему и сунулась в промежность… доктор сложился пополам, пряча нежное место, и умоляюще возопил…

– Не надо!! Я сам все сделаю, что вы… или они хотите, вы только скажите, все сделаю!!

Собачница подошла, демонстративно раскачивая бедрами, сморщилась брезгливо и отчеканила.

– А куда ты денешься? Конечно же, сделаешь… просто они бояться, как бы ты глупостей не натворил, вот и будут тебя страховать… так, на всякий случай… а вот если начнешь сопротивляться, то и страховать тебе будет нечего.

И для демонстрации того, что может произойти, все та же тяжело дышащая туша процокала к нему, взяла кисть в свою жаркую и мокрую кисть и не спеша стала сдавливать. Через секунду у Леонтовича выкатились глаза и на лбу вздулась ижица…

– Согласен!! Берите!! Только не отрывайте!!

Он был готов на все – лишь бы кончился этот бред сумасшедшего, лишь бы убрались из его уютного отделения, в котором он вот уже двадцать лет чувствует себя если не божком, то царьком и оставили бы его в покое. Он даже поклялся про себя не приставать больше к больным, не пользоваться своим служебным положением, не трогать даже самых смазливых – как бы этого не хотелось…

– А вот это хорошо – неожиданно наклонилась к нему Собачница и доктор потерял дар речи. – жаль только, что это поздно до тебя доперло… скольким ты успел жизнь испоганить? Вот посмотри на хозяев – она показал на охраняющих больных собак – вот пока они будут страдальцев со второго этажа освобождать, там, наверху все твои грехи взвесят и если что не так, то мигом яйца откусят…

– Ты шутишь? – обмирая, спросил доктор – скажи, ты шутишь?

– Да нет, конечно – резко выпрямилась Собачница – давай, веди нас наверх… скажи, что новых наложниц привел… так ты нас, кажется, называл?

Леонтович счел за лучшее промолчать – чувствуя, как органы, чьей мощью он так гордился, буквально варятся в горячей пасти пса и видя его пристальные желтые ободки, он шел вверх, понимая, что сходит с ума.

Он позвонил в звонок и с той стороны санитар весело гоготнул, рассмотрев его перекошенную физиономию.

Когда дверь, скрежетнув замком, открылась, все произошло с такой же скоростью, как и этажом ниже. С единственной разницей – здесь санитары были все-таки мужики и просто так, без боя они сдаваться не хотели. Именно на втором этаже, во время освобождения Умника и Витька пестрый дог понял, что его разношерстное воинство не так уж неуязвимо даже против невооруженных людей.