Александр Владимиров - Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история « Ветхозаветствующего» прозелитизма

— Ты собираешься смотреть спектакль или говорить с людьми?

— Одно без другого невозможно.

— Перезвони минут через пятнадцать.

Через огромное окно почты Александр наблюдал за центральной улицей Старого Оскола. Люди шли неспешно, увидев знакомых, останавливались, и — разговоры, разговоры. Как не пытаются сюда внести стихию делового центра с постоянной беготней и отсутствием у каждого времени, не получается. Жизнь замерла, она почти такая же, как пятьдесят, а может и сто лет назад. Грустные лица встречаются реже; а чего грустить? Страна быстро развивается, боль Гражданской войны отходит в прошлое.

И тут. Граница совсем рядом, Советы не смирятся, что часть их территории, причем самой богатой, отторгнута. Может, прав Дрекслер: России нужен серьезный союзник?

Горчаков перевел взгляд на висевший невдалеке плакат, где красивый мужчина с золотыми кудрями широко улыбался всем посетителям почты. Александр знал лично и обожал этого кудесника слова! Сергей Есенин приезжает со своей программой в Старый Оскол. Что было бы с великим поэтом, останься он в свое время в СССР? Расстреляли бы! Или тихо бы покончил жизнь самоубийством.

«Дрекслер прав?!»

Глаза Есенина вдруг оживились, он словно подсказывал Александру: «Не верь ему!». Горчаков невольно отступил.

Реальность оторвала его от странного видения. Время! Пора позвонить Черкасовой.

— Алевтина?..

— Что Алевтина? Театр сегодня не работает. Завтра и послезавтра — тоже. Траур по Федоровской.

Теперь люди не просто шли по улице Колчака-Освободителя, а бродили здесь точно по лабиринту. А потом вдруг в окне почты показалось лицо карлика. Он кричал:

— Я приду! Я обязательно приду!..

Степанов, Прохоренко, Лапин.

И пусть театр не работает. Вполне возможно, что кто-то из них на месте.

Довольно быстро Горчаков оказался около белого с колоннами здания театра. Вокруг — небольшие группы людей, на лицах большинства из них застыли горечь и ужас. При входе — объявление с лаконичной надписью: «27, 28 и 29 мая спектакли отменяются. Траур по Зинаиде Петровне Федоровской».

Александр подошел к служебному входу, постучал. Долго не открывали, наконец, звякнули ключи, показалось сердитое небритое лицо:

— Спектакли отменяются!

— Мне нужен режиссер Степанов.

— Никита Никодимович занят, никого не принимает.

— Меня он примет.

— С какой стати?

— Я из газеты, вот удостоверение.

— Из газеты?! — дверь мгновенно распахнулись. — Значит, это вы с ним договаривались?

Горчаков понятия не имел, кто и о чем договаривался. Но удачным моментом следовало воспользоваться:

— Я.

— Проходите.

За Александром потянулась толпа, охранник зычно рявкнул, чтобы не рвались, потому что «все равно не пустит». Посыпались вопросы: «Кто убил Федоровскую?», «Кто заменит ее в «Грозе» и «Коварстве и любви»?», «Не снимут ли эти спектакли из репертуара?», «Почему кому-то сделали исключение и пропустили?» Охранник, долго не церемонясь, захлопнул дверь и вытер со лба капельки пота:

— Уф, достали! А вы проходите, господин. Никита Никодимович предупредил, что к нему приедет человек из Белгорода. Как-то бишь ваша газета?.. «Вопросы театра»?

— Именно так.

— Я провожу вас.

— Не стоит. Сам найду. Только объясните: куда? И как пройти?

Горчаков слушал и аккуратно оглядывался, опасаясь, как бы случайно не появился Никита Никодимович. Конечно, Александра в городе знают, не посмеют указать на дверь. Но и конфликта с этой неуправляемой гориллой — охранником хотелось избежать. А то вдруг выкинут, а потом извинятся. Очень нужны эти извинения!

— Понятно, сударь? — услужливо поинтересовался охранник.

— Да, благодарю вас.

Горчаков уже поднялся на ступеньку, как с губ слетел еще один вопрос:

— Госпожа Прохоренко и господин Лапин здесь?

— Никого нет из труппы. Один Никита Никодимович.

По ступенькам — на второй этаж. По коридору промелькнула тень. Или Александру это показалось? На дверях нет табличек. Куда ему? Охранник-горилла сказал: «Как поднимитесь по лестнице — четвертая комната?» Нет, через четыре комнаты?..

Похоже сюда. Вон и дверь слегка приоткрыта. Александр легонько постучал, но никто не ответил. На всякий случай он толкнул дверь и увидел пустую комнату, дальше — дверь, которая, вероятно вела в следующую. Именно оттуда донеслись обрывки фраз:

— ничем не выдать себя.

— А если докопаются? Там ведь не дураки.

Голоса принадлежали мужчинам. Через мгновение дверь открылась, они вошли в комнату, где находился Горчаков.

Одного Александр узнал его сразу: похожий на колобка, с глубокими залысинами человечек был никем иным, как режиссером театра Степановым Никитой Никодимовичем. Второй — высокий, темноволосый, с пышными усищами. «Не про него ли рассказывала Лика?»

— Я вас знаю, — голос у Степанова был нервным, срывающимся. — Вы газетчик.

— Да, работаю в «Оскольских вестях».

— Как вы прошли? Я ведь дал указание никого сегодня ко мне не.

— На то я и газетчик, чтобы проходить через любые препятствия.

— Я не намерен давать интервью.

— Всего несколько вопросов.

— Нет! Впрочем, — тут он посмотрел на черноусого и судорожно закивал. — Спрашивайте!

— Есть предположения, кому могла помешать Федоровская?

— У нее имелись недоброжелатели, — голос Степанова вдруг задрожал сильнее. — А у кого из талантливых актеров их нет? Бездари — те действительно никому не нужны.

— Недоброжелатели настолько ненавидели ее, что решились на убийство?

— В актерской среде не убивают. Зависть, интриги — да! Но уголовщина!.. Нет, увольте!

— Однако Федоровскую убили.

— Ищите преступника в другом месте, не в театре.

— А какие лично у вас были отношения с Зинаидой Петровной?

— Нормальные, рабочие.

— Никогда не конфликтовали?

— Режиссер с актерами конфликтуют всегда. Это творчество, понимаете, творчество!

— А кроме театра Зинаида Петровна чем-нибудь занималась?

— Откуда мне знать? Я с ней не ходил чай пить.

— Настоящий актер целиком отдается только искусству, — впервые вступил в разговор усатый.

— Простите, ваше имя-отчество?

— Не важно. Я человек посторонний. Ко всему, что здесь произошло, отношения не имею.

— И Федоровскую не знали?

— Никого он не знал! — взвизгнул Никита Никодимович.

— Время интервью закончено.

— Но еще остались вопросы.

— Никаких вопросов! У меня дела, траур и. привет Черкасовой!

Режиссер стремглав пронесся мимо Горчакова. Усатый усмехнулся и пожал Александру на прощание руку.

Как быстро пролетают дни. Однако сегодняшний напомнил Горчакову мгновение: вроде бы только-только наступило утро, а уже глядь — вечер! С другой стороны — сколько всего сегодня случилось! И вот он уже дома, в любимом мягком кресле, пьет из большой кружки чай. Но мозг не прекращал работу, дело Федоровской принимало все более запутанный характер.