Александр Соловьёв - Хомотрофы

Я был участником ритуала, я знал это, и вопросов у меня больше не было.

Я положил руки на колени и стал прислушиваться. Ничто не нарушало тишины.

От пришедших исходило мрачное, томительное ожидание, но я уже все меньше его замечал.

Пытаясь еще найти в себе силы бороться, я подумал, что будет, если сейчас я встану, сброшу повязку и выйду из зала. Но то невидимое Темное Нечто, что с каждой минутой все сильнее наполняло меня, тоже нашептывало мне: новичок внемлет.

В иные моменты мне все больше и больше хотелось протянуть руки, испытать восторг предвкушения и заставить эти светящиеся огоньки двигаться ко мне.

Но кто знает, может не так надо входить в семью, может эти служители зла только и ждут, чтобы и я, как они взлелеял в груди крошечный пульсирующий сгусток, чтоб затем позвать своего главного, и тогда мы преподнесем ему свои дары? И если я стану медлить, меня заподозрят в неблагонадежности. Я должен сделать выбор.

Тем временем неведомая сила все больше наполняла меня, и я с трудом уже отличал свои собственные чувства от ее мрачных побуждений.

Зато мне хорошо были слышны мысли тех, кто стоял напротив. Участники ритуала начинали испытывать нетерпение. Хватит тянуть! – шептали они. – Время идет. Ты уже упустил момент истины, и начинаешь накапливать долг перед нами. Мы ясно показываем тебе то, что ты должен сделать. Не смей притворяться наивным! Неужели ты и впрямь не понимаешь, чего от тебя требуют?!

Но то, чего хотели они, отличалось от желания, внушаемого мне неведомой силой.

Огоньки – словно маленькие глазки. Они сверлят меня, вынуждая испытывать страдание, они впиваются в самое сердце холодными жалами, и я превращаюсь в сомнение. Руки мои начинают дрожать. Видят ли пришедшие сквозь свои повязки, как дрожат мои руки? О да, вероятно, они хорошо это видят. Уж Гавинскому точно все видно, я у него как на ладони со всеми своими мыслями, чувствами и желаниями. Из всех, кто присутствует в этом зале, лишь я один слеп, и словно блуждаю в кромешной ночи.

Не думай о них, шепчет откуда-то сзади невидимая сила. И тут меня окончательно окутывает непроницаемая тьма.

«Безотносительность», – было последнее слово, которое я успел произнести мысленно. Потом исчезли все ощущения, включая чувство гравитации.

Я был в пустоте, где меня окружали лишь огоньки, что ПЛАВНО ПРИБЛИЖАЛИСЬ.

Маленькие сгустки энергии, капсулы страха… Это было то, что по праву принадлежит мне. Я протянул руки, вернее, это было похоже на то, будто я протягиваю руки. Огоньки двинулись быстрее, стали сливаться в одно нежное пульсирующее тельце, и я, не в силах больше сдерживаться, ринулся ему навстречу, а в следующий миг вселенная вокруг разорвалась на части, и каждая моя клетка наполнилась ощущением неограниченной мощи, свободы и блаженства.

Когда я пришел в себя, повязка с моих глаз была снята. Я поднял голову, увидел, что лежу на стульях, и тут же вскочил на ноги, выпятил грудь и звучно прокашлялся. Гавинский, стоявший рядом, смотрел на меня странным взглядом. Я понял, отчего так быстро вскочил. Меня переполняла сила. Она была темна, как небо в дождливую ночь, и велика, как океан. Столько силы мне не приходилось еще ощущать в теле никогда. Казалось, я в состоянии был расколоть эти серые стены одним ударом. Персона Гавинского больше не внушала мне опасения. Мне захотелось посмотреть на него уничтожающим взглядом, и я сделал это.

– Не стоит, – возразил Гавинский. – Это временные ощущения, Сергей Петрович. Но… вы все равно меня поразили. Не ожидал.

Мне было наплевать, что он там говорит. Не интересовала и суть прошедшего только что ритуала, как ее воспринимает Гавинский. Я больше не стремился узнать, в чем заключается его мировоззрение, к сторонникам каких концепций он относится. Словом, у меня не было к нему вопросов. Ибо мной двигала сила, и вместе с силой ко мне пришло ее знание. Теперь я обладал иным видением картины мира.

– Вы действительно меня поразили, – снова повторил Гавинский. Но я не собирался продолжать этот бессмысленный разговор. Я протянул руку, чтобы отстранить его, и он отступил. Я пошагал к выходу, наслаждаясь каждым своим шагом.

– Осторожней на дороге, – посоветовал Гавинский мне вслед.

Но я не ответил.

На следующий день в обеденный перерыв я встретился с Ильей.

Я уже не испытывал в себе вчерашнего всесилия, но тело было по-прежнему необычайно бодрым, а движения быстрыми. Сняв шлем, я повесил его на руль и помахал Илье. Приблизившись ко мне, он насторожился, в его желтых глазах мелькнуло подозрение. Вероятно он заметил в выражении моего лица излишнюю агрессивность. Что ж поделать: я чувствовал себя готовым к бою.

– Как отреагируют на наши действия простые работяги?! – спросил я.

Илья усмехнулся.

– Ваше расположение духа воскрешает в моей памяти образы второго десятилетия прошлого века. В те времена мы часто задавали друг другу подобные вопросы.

Я поглядел в оба конца улицы, убедился, что слежки нет, завел мотоцикл во двор, поставил его у ворот. Мы прошли за дом и сели в небольшой беседке, которая примыкала к известному мне сараю.

– Народ устал страдать, – сказал Илья. – Хозяева сделали жизнь рабочих просто невыносимой. Бесчеловечная политика корпорации приводит к учащении случаев суицида среди работников.

Всякий раз, когда каннибал начинал рассуждать о нравственности и справедливости, все внутри меня восставало. Скрепя сердце, я попросил:

– Приведите какие-нибудь факты. Возможно, придется этим воспользоваться.

– Что вы хотите услышать?

– Илья. Вы врач. Можете объяснить мне, насколько вредно производство полиуретана?

– Видите ли… Сам материал экологически чист. Но рецептура, по которой его здесь производят, не разрешена к применению.

– Вы точно знаете?

– У меня есть доказательства. Я накапливал сведения, которые так или иначе компрометируют хозяев.

– И что, производство поролона вредно для здоровья работающих?

– Достаточно сказать, что диизоцианат вызывает хроническую и устойчивую астму в концентрациях, даже значительно меньших, чем установленные нормы. Здесь же его концентрация превышает норму в пять раз.

– И что, многие страдают астмой?

– Только те, кто к ней предрасположены.

– Тогда в чем проблема?

– Видите ли, полным-полно нарушений. Например, отходы производства, содержащие токсичные вещества, остатки рабочих смесей должны направляться на полигоны захоронения и обезвреживания промышленных отходов. Но они сжигаются прямо на территории завода или той свалке, где мы с вами на днях встречались. Кроме того, воздушные трубы от аппаратов выводят наружу только восемьдесят процентов дыма. У всех, кто работает в цехах, токсический бронхит и дыхательная недостаточность.