Мо Янь - Мучительные перевоплощения Симэнь Нао

Было видно, что оно полное и тяжелое, так как сгорбленный слуга спотыкался, когда нёс его, и казалось, что он вот-вот упадёт. Он донёс тяжелое ведро и опустил его рядом со мной с таким стуком, что я вздрогнул. Я почувствовал тошнотворный запах крови, принесший с собой ощущение горячего тепла ослиного тела. В моей голове на мгновение появился и сразу исчез образ убитого осла. Слуга с жезлом за поясом вынул из ведра кисть из свиной щетины, истекающую густой и липкой темно-красной кровью, и провел ею по моей голове. Я невольно вскрикнул от странного ощущения уколов множества игл, боли и онемения кожи головы. Я почувствовал, как моя слегка потрескивающая сухая кожа, увлажненная кровью, вызывает в памяти образ долгожданного дождя на земле после длительной засухи. В этот момент в моей душе всплыли сотни мыслей и ощущений.

Слуга Ада продолжал. Он хорошо владел своим искусством – наносил кистью мазки умело и так ловко, что всего несколькими движениями покрыл меня ослиной кровью. Я почувствовал, что сила и мужество возвращаются ко мне. Я встал на ноги, больше не нуждаясь в помощи адских слуг.

Хотя служители Ада носили имена Коровья Голова и Лошадиная Морда, они не были похожи на людей с коровьими головами и лошадиными мордами, знакомыми нам по картинам персонажей подземного царства. Строением тела они не отличались от людей, но их кожа была словно пропитана магическим окрасом и отсвечивала синим мерцающим блеском. Такого благородного цвета в человеческом мире я почти не встречал ни на тканях, ни на деревьях, что-то подобное видел лишь в местности Северо-Восточная Гаоми на цветах, которые распускаются утром и вянут после полудня.

Вместе с двумя высокими слугами по обе стороны от меня я проходил темным и, казалось, бесконечным, тоннелем. На его стенах через каждые метров тридцать торчали причудливой формы коралловые опоры с подвешенными к ним похожими на тарелочки лампадами с соевым маслом. Сгорая, они распространяли вокруг себя то густые, то слабые ароматы, которые иногда то просветляли, то затуманивали голову. В их свете я заметил, что под сводом тоннеля висело множество гигантских летучих мышей, подмигивающих мне своими блестящими глазами. И не раз, и не два мне на голову падали комочки их вонючего помета.

Наконец мы выбрались из тоннеля и поднялись на высокий помост. Седая старуха протянув свою гладкую тонкую руку, совсем не соответствующую её возрасту, зачерпнула черной деревянной ложкой черной вонючей жидкости из грязного железного горшка и вылила её в красную чашу. Слуга Ада передал ее мне. И с улыбкой на лице, в которой не было ни тени доброго намерения, сказал:

– Выпей! Если выпьешь жидкость из этой чашки, то сразу забудешь про свои страдания, заботы и ненависть.

Взмахнув рукой, я перевернул чашку и ответил:

– Нет, не выпью. Я хочу удержать в памяти все мои страдания, заботы и ненависть. Иначе у меня потеряется всякий смысл возвращения в человеческий мир.

Я гордо сошел с деревянного помоста, вздрагивающего под каждым моим шагом. Мне было слышно, как адские слуги, сбегая вниз, выкрикивают мое имя.

После этого мы прошли землями Северо-Восточная Гаоми, где я хорошо знал каждую гору и ручей, каждое дерево и травинку. Чужими для меня были только вбитые в землю белые столбики с написанными на них черными чернилами именами, хорошо знакомыми и совсем неизвестными. Торчало много таких столбиков и на плодородной земле, принадлежавшей мне. Лишь потом я узнал, что в то время, когда в подземном царстве я отстаивал свою невиновность, в человеческом мире началась земельная реформа – земли всех зажиточных землевладельцев поделили и раздали безземельным крестьянам. Естественно, и моя земля не была исключением. Конечно, прецеденты отбирания и наделения крестьян землёй в истории страны бывают, но зачем, перед тем, как поделить землю, расстреливать меня?

Видимо, опасаясь, что я убегу, служители Ада крепко держали меня своими холодными руками или, вернее, когтями, за предплечье. Солнце светило ярко, воздух был свежим и чистым; птицы пели в небе, зайцы бегали по земле. Снег, скопившийся на тенистых берегах реки и рвов, отражал свет и слепил глаза. Я взглянул на синие лица адских слуг и вдруг подумал, что они очень похожи на прихотливо одетых и тщательно загримированных артистов театра, но всё же отметил для себя, что такого благородного и изящного оттенка их лицам никогда не могла бы предоставить ни одна земная краска.

Мы шли вдоль реки по дороге мимо десятка деревень и встречались со многими людьми, которые двигались нам навстречу. Среди них были и хорошо знакомые мои друзья из соседнего села, но каждый раз, как только я пробовал открыть рот и поздороваться с ними, служители моментально сжимали моё горло так, что я даже не мог пискнуть. На такие действия я отвечал сильным недовольством – бил их ногами, но они оставались спокойными, словно их ноги ничего не чувствовали. Я ударял головой по их лицам, но они казались резиновыми. Их руки, что держали меня за горло, ослабляли своё давление и отпускали меня только тогда, как только мы оставались одни. Одна повозка на резиновом ходу, запряженная конем, промчалась мимо меня, вздымая пыль. Узнав знакомого родного коня по запаху его пота, я вгляделся в сидевшего на облучке с кнутом в руке извозчика Ма Вендоу. Он был в белой овчинной куртке. За спиной у него висела длинная трубка и табачный кисет. Кисет мотался, словно вывеска, зазывающая в пивнушку. Повозка была моей, конь – моим, а вот возница не был моим батраком. Я попытался броситься за ним, чтобы расспросить, что же, собственно, произошло, но служители обхватили меня цепко, как гроздь винограда, и не пустили. Я понял, что Ма Вендоу, скорее всего, увидел меня, вырывающегося со всех сил из рук адских слуг. И, наверное, услышал мой крик. И наверняка почувствовал неземной запах моего тела. Однако он промчался стремглав мимо меня так, будто хотел избежать какой-то катастрофы.

Также, впоследствии, мы наткнулись на группу людей, идущих на высоких ходулях, словно они воспроизводили сцены путешествия монаха Сюаньцзана в эпоху Тан в поисках священных текстов Будды. В ролях обезьяны Сунь Укун и кабана Чжу Бацзе выступали мои деревенские знакомые. Из лозунгов на их транспарантах и их слов я догадался, что это был первый день 1950 года.

Внезапный приступ беспокойства и тревоги я почувствовал еще перед тем, как мы приблизились к каменному мосту на окраине моего селения. Вскоре я должен был увидеть камни, изменившие свою окраску под влиянием моей разбрызганной крови и кусков мозга. От камней, облепленных лоскутами ткани и грязными волосами, разило резким неприятным запахом крови. На полуразрушенном мосту находились три бродячие собаки: две лежали, одна стояла. Две были черными, одна – желтая. У всех шерсть была лоснящаяся, языки – ярко-красными, зубы – белыми, а глаза светились умом, как у совы.

Читать дальше