Джефф Карлсон - Проклятая война

«Это все», — заявил Кендрикс, и союзники подчинились навязанным им правилам игры. Признали, что они в отчаянном положении. Они настаивали лишь на одном дополнительном пункте. Кроме самолетов и пилотов, которые должны были доставить их в Индию, русские требовали, чтобы Лидвилл принял тысячу пятьсот женщин и детей и несколько высокопоставленных дипломатов. Это нужно было и для того, чтобы основать небольшую запасную колонию, и для укрепления отношений между США и Россией.

«Слишком много, — возразил Кендрикс. — Мы примем сотню».

«Тысячу», — продолжали торговаться русские.

А потом они подсластили сделку. Лидвиллу собирались доверить сокровищницу и музейные экспонаты их родины. Уланова не удивило, как много это значило для американцев, капиталистов до мозга костей, — и неважно, что короны и картины предчумной эпохи никого не обогреют и не накормят. По мнению некоторых, эти артефакты обрели сейчас даже большую ценность.

Цифру опустили до пятидесяти человек, чтобы осталось место для сокровищ, — пятьдесят жизней плюс тонны холодного металла и драгоценных камней. Конечно, им скорей досталась роль заложников, чем спасенных. Никто не говорил об этом вслух, однако теперь их судьба целиком зависела от Лидвилла — а эти пятьдесят человек были женами и детьми президента, премьера, генералов, знаменитого композитора. Обмен знаменовал новое начало, взаимный жест доверия. Россияне доверяли американцам свои семьи и богатства, а в ответ американцы обещали дать убежище в Лидвилле еще пяти сотням беженцев, после того как самолеты завершат эвакуацию союзников в Индию.

«Это щедрое предложение», — сказал Кендрикс, но русским нужно было протащить сквозь воздушную оборону Лидвилла один-единственный самолет. Всего один.

Он ревел в небе, тупоносый и черный, блестящий на солнце. Уланов прищурил глаза, стараясь успокоиться и не обращать внимания на шум и на тычки охраны. Ему не хотелось умирать в суматохе винтовочных выстрелов, под крики Кендрикса.

— Мы бросим вас всех подыхать, Уланов! — визжал сенатор, пока его люди распахивали дверцы «ГМС». — До тебя что, не доходит? Вы упустили свой единственный шанс!

— Сэр! — вмешался глава спецслужбы, увлекая Кендрикса в обход серебристого внедорожника.

Горькая ирония заключалась в том, что Уланов, как ему казалось, сам навлек на себя все это. Он передавал через свой канал связи слишком большие цифры: подсчитывал самолеты, докладывал о новых скоплениях бронетехники. Должно быть, его соотечественники решили, что это единственный способ противостоять военной мощи Лидвилла.

Американцы, конечно, тщательно проверили сокровища перед погрузкой и отправкой на другой конец света и отчитались, что все чисто. Однако этого оказалось недостаточно. То ли ящики заменили перед взлетом, то ли они были выложены изнутри дешевым серебром, лишь имитировавшим реликвии царской эпохи при рентгеновском и инфракрасном облучении. Американские военные не хотели дольше необходимого задерживаться на земле, где им угрожали и исламские ракеты, и пехотная атака. И конечно, на борту были деньги. И семьи — причем личность каждого подтвердили по документам и отпечаткам пальцев.

Уланов не сомневался, что эти юные подающие надежды сыновья и дочери были именно теми, за кого себя выдавали. В конечном счете, это только пятьдесят жизней: бабушки, двоюродные сестры, жены. И все же он заметил одну ошибку среди десятков пересылавшихся туда и обратно файлов. Одно имя, ни разу больше не упоминавшееся, появившееся в единственном списке. Несомненно, какой-то служащий внес его, не имея понятия, что именно подтверждает.

«Кузькина мать».

Само по себе это имя не было редким, и в ранних декларациях, где вместо настоящих имен и фамилий указывались семейные связи беженцев, таких записей хватало.

Тетка и сын министра Старковой. Брат директора Молчанова.

А еще это словосочетание, Кузькина мать, было частью русской идиомы, означавшей «наказание». И что более важно, в самый разгар холодной войны советский генеральный секретарь Хрущев в своем обращении к Генеральной Ассамблее ООН использовал эту фразу, чтобы предупредить о беспрецедентных ядерных испытаниях, которые продемонстрируют военную мощь СССР.

Бомба была предназначена скорее для устрашения, чем для использования в боевых условиях, — она весила столько, что ее мог нести только специально переоборудованный тактический бомбардировщик. 30 октября 1961 года они взорвали водородную бомбу мощностью в пятьдесят мегатонн на полоске ледяной земли за полярным кругом. Для сравнения, мощность современных боеголовок варьировалась от мегатонных ракет первого удара, запускавшихся с подводных лодок, до десятимегатонных межконтинентальных баллистических ракет.

Уланов был одновременно и патриотом, и знатоком истории своей страны, ее восхождения к величию. Он заметил в списке строку, которую, очевидно, упустили американские аналитики. Заметил, потому что ожидал предательства. Похоже, американцы слишком зациклились на собственных повстанцах. К тому же то испытание прошлых времен было известно в основном под кодовым названием «Иван», или «Царь-Бомба». Императорская бомба.

Злорадствовать Уланов не мог. Вместо этого он чувствовал жалость. Лидвилл превратил часть расположенных поблизости старых шахт в командные бункеры, к тому же Уланов полагал, что подземные работы велись и в самом городе… но все это не имело значения.

В 1961-м облако взрыва поднялось на десять километров над уровнем моря и было видно больше чем за тысячу километров. Сейсмическая волна ощущалась даже после того, как три раза обогнула земной шар. Чтобы ограничить выпадение радиоактивных осадков (поскольку большая часть выбросов пришлась на Сибирь), в бомбе использовались свинцовые отражатели нейтронов вместо обычных, из урана-238. Уланов думал, что и эту бомбу модифицировали сходным образом. Земля стала слишком ценной, чтобы заражать сотни квадратных километров.

Это был эндшпиль. Россиян довели до того, что все они превратились в хладнокровных и свирепых ветеранов. Они слишком долго существовали на краю гибели: воины, лишенные собственного государства. Им представился уникальный шанс уничтожить единственную оставшуюся в мире сверхдержаву. В самолет наверняка погрузили самую мощную боеголовку из тех, что удалось раздобыть в заброшенных хранилищах, — а еще вероятней, несколько боеголовок, — потому что запуск ракеты засекли бы и нанесли ответный удар. А теперь было слишком поздно.

Когда агенты спецслужбы попытались запихнуть бывшего космонавта в вездеход следом за Кендриксом, он принялся вырываться. В последнюю секунду ему хотелось ощущать небо над головой и белые горы вокруг, и неважно, насколько чуждым было это место. Он снова взглянул на солнце — не на самолет, а на теплое, ласковое солнце — под нарастающий шум моторов и вопли людей. Треск радиопомех. Грохот орудий. Это был предсмертный крик города.