Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина (сборник)

Пользуясь с детства знакомыми коридорами и лифтами, Хиссун пробирался вниз, чувствуя себя помятым, потным и преисполненным дурных предчувствий. Он спускался с одного уровня на другой, и вскоре ветхий мир внешнего кольца остался далеко позади. Теперь его окружали чудеса и красоты, которых он не видел уже несколько лет: двор Колонн, зал Ветров, дворец Масок, двор Пирамид, двор Шаров, Арена, Дом Записей. Люди, приходившие сюда с Замковой горы, из Алаизора, Стойена и даже из невероятно далекой и, скорее всего, легендарной Ни-мойи на другом континенте, бродили вокруг, ошеломленные и подавленные, охваченные восторгом перед гениальностью тех, кто придумал и воздвиг столь причудливые архитектурные диковинки на такой глубине. Но Хиссун различал за этой вычурностью скучный, унылый, старый Лабиринт и не находил в нем ни очарования, ни тайн — для него Лабиринт был просто домом.

Обширная пятиугольная площадь перед Домом Записей служила нижней границей территории, доступной широкой публике. Дальше в глубину все помещения занимали правительственные чиновники. Хиссун прошел мимо огромного, светившегося зеленым цветом экрана на стене Дома Записей. Здесь были перечислены все понтифексы, все коронали — два столбца имен, тянувшиеся ввысь, за пределы видимости самого зоркого глаза, где присутствовали имена Дворна и Меликанда, Бархольда и Стиамота, правивших тысячелетия назад, а также Кинникена и Осси-ера, Тиевераса и Малибора, Вориакса и Валентина. У дальнего конца имперского списка Хиссун предъявил документы одутловатому хьорту в маске, охранявшему вход, и спустился в самую глубокую зону Лабиринта. Он проследовал мимо крохотных клетушек чиновников средней руки, мимо резиденций высоких министров, мимо туннелей, ведущих к огромной вентиляционной системе, от которой зависела жизнь обитателей Лабиринта. Раз за разом его останавливали на постах и требовали предъявить документы. В имперском секторе к вопросам безопасности относились очень серьезно. Здесь находилась и обитель самого понтифекса — рассказывали, что это огромный стеклянный шар, внутри которого восседает на троне старый монарх, опутанный сетью трубок системы жизнеобеспечения, уже многие годы продлевающей его существование, несмотря на то что отведенный ему срок давно истек. Неужели они боятся убийц? — подумал Хиссун. Если то, что он слышан, правда, то лишь милосердие Божества способно избавить старого понтифекса от этих трубок и позволить бедняге Тиеверасу вернуться к Источнику Всего Сущего. Хиссун не мог понять необходимости на протяжении десятков лет поддерживать жизнь в безумном и дряхлом старце.

Наконец, запыхавшийся и потрепанный, он достиг преддверия Большого зала на самом дне Лабиринта и понял, что безнадежно опоздал почти на час.

Три громадных косматых скандара в форме гвардии короналя преградили ему путь. Хиссун, съежившийся под свирепыми и высокомерными взглядами четвероруких гигантов, с трудом подавил в себе желание упасть на колени и попросить у них прощения. Неимоверным усилием воли он собрал остатки чувства собственного достоинства и, стараясь придать обращенному на стражников взгляду как можно больше высокомерия — непростая задача, когда смотришь в глаза существам девяти футов ростом, — объявил, что принадлежит к числу приближенных лорда Валентина и приглашен на банкет.

В глубине души он ожидал грубости и насмешек с их стороны. Но нет: стражники угрюмо осмотрели его эполет, заглянули в какие-то свои бумажки, низко поклонились и распахнули перед Хиссуном огромную, окованную медью дверь.

Наконец-то! Банкет у короналя!

Прямо в дверях стоял пышно разодетый хьорт с огромными золотистыми глазами навыкате и причудливыми, выкрашенными в оранжевый цвет усами, резко выделявшимися на фоне сероватой и грубой кожи его лица. То был Виноркис, мажордом короналя. Он встретил Хиссуна с большой торжественностью и воскликнул:

— Ах! Посвященный Хиссун!

— Еще не посвященный, — возразил было тот, но хьорт уже величественно развернулся и, не оглядываясь, зашагал по центральному проходу. Хиссуну ничего не оставалось, как последовать за ним на онемевших вдруг ногах. В зале находилось, должно быть, не меньше пяти тысяч приглашенных; они сидели за круглыми столами, примерно на двенадцать персон каждый, и Хиссуну казалось, что все взоры устремлены на него. Пройдя не больше двадцати шагов, он, к своему ужасу, услышал нарастающий смех, сначала тихий, потом погромче, и вот уже волны безудержного веселья с оглушительной мощью пошли гулять по залу. Никогда еще Хиссуну не приходилось слышать столь раскатистого звука — примерно таким он представлял грохот морской волны, обрушивающейся на какой-нибудь северный берег.

Хьорт не останавливался и прошагал уже, казалось, чуть ли не полторы мили, а Хиссун мрачно брел за ним посреди этого океана веселья, мечтая лишь о том, чтобы быть хоть на полдюйма повыше. Но вскоре он понял, что все смеются не над ним, а над забавными ужимками кучки акробатов-карликов, пытавшихся образовать живую пирамиду, и немного успокоился. Наконец показалось возвышение, с которого его манил сам лорд Валентин, указывая на свободное место рядом. В конечном итоге ничего страшного не произошло, и Хиссун едва не заплакал от облегчения.

— Ваше высочество! — прогремел Виноркис. — Посвященный Хиссун!

Хиссун с благодарностью устало опустился на свое место как раз в тот момент, когда гости зааплодировали закончившим свой номер карликам. Слуга подал кубок с искрящимся золотистым вином, и как только он поднес его к губам, сидевшие вокруг стола тоже подняли кубки в знак приветствия. Вчера утром во время краткого и удивительного разговора с лордом Валентином, когда корональ предложил войти в круг его приближенных на Замковой горе, Хиссун видел некоторых из гостей, но его никто не представил. А теперь они сами здороваются с ним — с ним! — и сами представляются. Хотя в этом не было нужды, поскольку то были герои славной борьбы лорда Валентина за возвращение на престол и все их знали.

Рядом сидела воительница-великанша. Конечно же это Лизамон Халтин, личная телохранительница короналя, которая, по преданию, однажды освободила лорда Валентина из чрева проглотившего его морского дракона. А поразительно бледный коротышка с белыми волосами и рассеченным шрамом лицом, насколько знал Хиссун, — знаменитый Слит, в дни изгнания обучавший лорда Валентина искусству жонглирования. А тот, с проницательным взглядом из-под нависших бровей, — лучший стрелок из лука на Замковой горе Тунигорн; маленький вруун со множеством щупалец — должно быть, чародей Делиамбер; а тот, немногим старше Хиссуна, с веснушчатым лицом — скорее всего, бывший пастух Шанамир; вон там — худощавый величественный хьорт — по всей видимости, великий адмирал Эйзенхарт. Да, сплошь знаменитости, и Хиссун, когда-то считавший себя чуждым всякого преклонения перед ними, обнаружил, что весьма польщен таким окружением.