Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье

— Вот как? — сказал Дан. — Значит, все-таки было с Индирой, да? Признавайся.

Он ожидал, что Маран, раз уж впал в откровенность, признает и это, но тот улыбнулся:

— Побойся бога, Дан, при чем тут Индира? Не забудь, в первый мой прилет на Землю мы провели чуть ли не две недели в горизонтальном положении, ты в постели с Никой, а я на диване с книгой. Ваша художественная литература описывает эту сторону жизни куда более физиологично, чем наши учебники по медицине.

Дан понял, что это «в постели с Никой» было маленькой местью за любопытство, но все-таки спросил еще:

— Как я понимаю, ты никогда не скажешь мне правду про Индиру?

— Никогда не скажу, — обещал Маран. — А зачем тебе это?

Дан и сам не знал, зачем.

— Просто, — сказал он. — Любопытство. Извини, я тебя отвлекаю от главного.

— Скорее, ты хочешь облегчить мне задачу, — вздохнул Маран. — Ладно. Словом, я знал, что можно, что пока нельзя, где надо остановиться. Все знал. Но в тот миг, когда я к ней притронулся, я отключился. Полностью. Настолько, что потом не мог вспомнить, что же, в сущности, было. Пару раз приходил в себя, понимал, что меня заносит, и надо прекратить, но… В общем, я удрал в минуту просветления, когда, ты знаешь. Оставил ее спящей и прилетел к вам. И тогда узнал, что у меня выпал из памяти день.

— А как это возможно?

— Видишь ли, такой остроты ощущения не могут длиться четыре дня подряд, ни один мозг этого не выдержит. И, как компенсация, возникают провалы, полусон-полуобморок. Чем сильнее ощущения, тем дольше и глубже провалы. Вот тогда я и осознал, что меня занесло очень далеко, неизмеримо дальше, чем следовало. К счастью, Поэт тоже сразу все понял… хотя я даже не заикнулся ни о чем, да и он… ты сам слышал, он в первый раз заговорил об этом только перед нашим отлетом… Понял и, как верный друг, взял на себя самую неблагодарную из миссий — мешать мне. Он не давал нам уединяться днем, звонил, когда мы пропадали надолго. Я держал этот чертов видеофон рядом, чтобы он всегда мог дозвониться, и… ругал его последними словами.

Дан смотрел на него изумленно, он сразу вспомнил ту неделю на море, они с Никой еще обсуждали между собой странное поведение Поэта, который вдруг принимался кидать в окно коттеджа, где жили Маран с Наи, камешки, отскакивавшие от небьющихся стекол с долгим, почти хрустальным звоном, они даже пытались объяснить это своего рода ревностью, что ли… Вот уж действительно, пальцем в небо!.. Он вдруг сам почувствовал ревность, не к Наи, а к Поэту, вряд ли он может и мечтать о таком уровне взаимопонимания, какое у Марана с Поэтом… Говорить об этом вслух он, конечно, не стал, а неуклюже спросил:

— Ты умеешь ругаться?

— Очень редко. И, естественно, не в тех выражениях, что вы тут… — Маран чуть усмехнулся. — Он терпел. Знал, что на самом деле я ему благодарен. В общем, он играл как бы роль внешнего тормоза, и я молча согласился с этим… раз уж внутренние у меня полетели. А теперь… Когда мы оказались одни, я сделал отчаянную попытку справиться с собой. И как будто мне это удалось. Пару дней назад мне уже казалось, что я восстановил контроль, и все налаживается. И вдруг сорвался. Полностью.

— То есть?

— Сегодня я проснулся и обнаружил, что я совершенно пустой. Совершенно. Я выложился весь — до последнего. Я был не в состоянии даже встать. Это могло означать только одно, и когда я постарался вспомнить, понял, что так и есть. До вчерашнего дня пограничный контроль я все же удерживал. А теперь полетел и он. До сих пор я позволял себе такое только с профессионалками.

— Кем? — спросил Дан растерянно.

— Ах да, тут у нас разночтения. У вас профессионалками называют тех, кто доставляет удовольствие мужчинам, так? А у нас это те, что ищут удовольствий для себя. Женщины с большими возможностями восприятия и опытом, который позволяет им не пострадать психически… И я обрушил эту бурю на бедную Наи. Я боялся посмотреть ей в лицо. Потом решился. Понял, что на этот раз обошлось. Подумал, что ладно, зато у меня есть теперь пара дней — обычно, Дан, после таких штук пару дней бываешь, как вареный. Энергетический кризис, так сказать. И что ты думаешь? Я решил немножко полежать и поразмыслить. И через каких-то полчаса вдруг понял, что я уже в норме. Черт знает что! Не понимаю, как это возможно. Откуда? После таких затрат… И главное, стоит мне только на нее взглянуть, и сразу туман в голове. Безумие. Еще несколько минут, и меня потащило бы на новый круг. А это просто катастрофа. И тогда я позвонил тебе… Что ты так на меня смотришь? Не понимаешь? Ну это было бы уже самое настоящее насилие.

— Тут какой-то парадокс, — возразил Дан. — Она ведь тебя любит.

— А что это меняет?

— Насилие это когда против желания. А любовь это, в первую очередь, желание. Непреходящее.

— Красиво выразился. Но непреходящее не значит постоянное. Бывают периоды, когда желание пропадает.

— Это когда же?

— Когда оно удовлетворено.

— Но это лишь мгновения!

— Тут ты ошибаешься. Судишь по земным меркам.

— Да?

— Да. У меня ощущение, что ты не понимаешь меня, Дан. Ты веришь мне на слово, поскольку знаешь, что я не бог весть какой лгун, но не понимаешь. Потому что не представляешь.

Дан промолчал.

— Как ты думаешь, где Наи? — спросил вдруг Маран.

— Где?

— Спит.

— А мы не разбудим ее?

Маран, не отвечая, наклонился и поднял с пола пустую бутылку.

— Они по-моему не бьются? — спросил он.

Удивленный Дан покачал головой.

Маран взвесил бутылку на руке, размахнулся и с силой запустил ее в противоположную стену, ту, за которой находилась вторая комната каюты. Переборка загудела, как гонг, неплотно притворенная дверь с грохотом захлопнулась, потом открылась настежь.

— Ты что, спятил? — возмутился Дан. — Разве так будят?

— Она не проснется, — сказал Маран, протягивая руку к пульту. В соседней комнате вспыхнул свет, но никакого движения, никакой реакции на шум и вспышку.

— Ну что, — спросил Маран, — дошло? — И ответил сам: — Все еще нет. Что ж, придется тебе кое-что показать.

Он встал и пошел в ту комнату.

— Показать? — пробормотал Дан с испугом.

Маран оглянулся на него и, несмотря на всю свою озабоченность, рассмеялся.

— Не то, что ты думаешь. Иди сюда.

— Но…

— Иди, иди. Какой из тебя ученик, если ты не можешь себе представить, чему собираешься учиться.

Дан неохотно выбрался из своего глубокого кресла.

Наи лежала на спине, вытянувшись и раскинув руки, легкое покрывало почти не скрывало очертаний ее тела, и Дан смущенно отвел глаза. Маран бросил взгляд на ее лицо, сказал:

— Смотри.

И ушел.

Дан осторожно приблизился к изголовью и заглянул в лицо Наи. И застыл. Он простоял долго, потом вернулся в первую комнату и сел напротив Марана, который успел разлить очередную порцию коньяка по бокалам и рассеянно вертел свой в руке. Увидев Дана, он взглянул на него вопросительно.