Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье

Дан повернулся на бок и снисходительно воззрился на нее.

— Неужели ты думаешь, что все сразу кинутся заниматься этой штукой? — сказал он с иронией. — Люди слишком ленивы. Они предпочтут свои бесполезные таблетки, ведь, чтобы их глотать, не надо никаких усилий. Люди вообще терпеть не могут прилагать усилия для чего бы то ни было.

— Очень жаль, — сказала Ника. — Но надежда ведь все-таки есть…

— Словом, тобой движет чистый альтруизм? — поинтересовался Дан саркастически. — Лично тебе ничего не надо?

— Ну… Возможно, и я не отказалась бы попробовать…

— Что попробовать?

Ника засмеялась.

— Понимаешь, Наи…

— Она что, рассказала вам?..

— Не все, не пугайся! Так, кое-что.

— А именно?

— Не знаю, могу ли я?.. Впрочем, она, по-моему, не делала из этого секрета. Она рассказала про первую встречу, помнишь? Оказывается, она находилась всего в получасе лета от нас. У нее там живет подружка, она ее чуть ли не выставила из дому, ну может, и не совсем так, словом, подружка уехала и оставила ей ключи. Она отправилась туда и стала думать, как же ей заполучить предмет своих мечтаний… я бы сказала даже, вожделений, но ты, мой целомудренный Дани, пожалуй, разгневаешься. Я полагаю, что в конце концов она не выдержала бы и позвонила ему сама, но, к счастью, до этого не дошло.

— Благодаря тебе, — заметил Дан.

— Может быть. Хотя, по-моему, он тоже уже дошел до точки. Ну и… Что было по эту сторону, ты знаешь. Он примчался туда, за двадцать минут, между прочим, вместо получаса, поднялся по дорожке к дому… Как я поняла, это модный дом, одна огромная комната, в которую напихано все, от шкафов до бильярдного стола и от пианино до кровати или, как сейчас принято, тахты, уж не знаю, что там конкретно. Она, естественно, караулила его, стоя на крыльце, но когда флайер сел, кинулась в дом, чтобы он, не дай бог, не подумал, будто ей совсем уж невтерпеж… — Ника рассмеялась. — Это после того, как она по «фону» уже сказала все, что могла… Он переступил порог и спросил: «Мы здесь одни?» Она только кивнула, ибо потеряла дар речи, тогда он подошел к ней и…

— И?

— На ней было модное платье, на пуговицах. Держу пари, что она воображала себе сцену из фильма — музыка и пальцы, медленно расстегивающие… А может, я ошибаюсь, и ей тоже было не до кинематографических красот. Ему уж точно, потому что он просто-напросто рванул, и все пуговицы брызнули в стороны. Впрочем, это, наверно, и ты можешь, если постараешься. Но вот дальше…

— Она и про дальше рассказала?

— Одну фразу. Что осознала, на каком она свете, только под утро.

— Под утро? — спросил ошеломленный Дан. — Он же ушел утром.

— В том-то и дело, мой дорогой. Следующее утро или через день, если не все четыре.

— Как это возможно?

— А вот это ты уже спроси у Марана.

Маран не подавал голоса два дня, а на третий после полудня позвонил и попросил:

— Зайди ко мне.

— Сейчас?

— Когда сможешь.

Лицо у него было мрачное. Поссорились, что ли? — подумал Дан и сказал:

— Иду.

Он бросил книгу на стол и вышел. Ника, как обычно, сидела у Дины Расти, и ничто его в каюте не удерживало.

Маран был хмур и даже подавлен. Даже небрит, что случалось с ним чрезвычайно редко. Более того, перед ним стояла на три четверти пустая бутылка, а в руке он держал бокал и задумчиво рассматривал на свет темную жидкость. Когда Дан открыл дверь, он сказал:

— Посуда там, в шкафчике. Рядом с тобой. Найди себе что-нибудь.

— На коньяк перешел? — спросил Дан, садясь в кресло напротив. — По совету Поэта?

— Ага. Тут он промашку не даст. И правда, лучший напиток из тех, что я когда-либо пил. И потом, отопьешь глоток и вспоминаешь друга. Тоже ведь неплохо.

— Тебе его не хватает, — сказал Дан.

— Не хватает, — согласился Маран. — Мне его всегда не хватает. Его песен, его болтовни, его подковырок. Его дружеской помощи, наконец…

— Маран! Я ведь слышал ваш разговор перед стартом. Я не стал пересаживаться, потому что… Я так понял, что вы не против.

— Пожалуй. Поэт, по-моему, даже хотел, чтобы ты… Вошел в курс, так сказать. Ну и я не стал сопротивляться, подумал, что так будет проще.

— Я, правда, ничего не понял. Почти ничего. Кроме того, что могу чем-то помочь. Так?

— Можешь.

— Что я должен делать?

— Ничего особенного, Дан. Сидеть тут. И не уходить, даже если я попробую тебя выставить.

— Как это? — спросил Дан растерянно.

— А так. Не будь слишком деликатен.

— Но…

— Дан, я говорю тебе это, будучи в здравом уме.

— А что, ты собираешься потерять рассудок?

— Все может быть. Так что сиди. Если, конечно, я не отрываю тебя от более интересных занятий.

— Каких занятий? Какие на астролете могут быть занятия, кроме разве что чтения.

— А Ника?

— Ника считает, что хватит с меня и ночей. А днем она сидит у Дины. Она решила, что надо дать Дине выговориться. Ей кажется, что если Дина однажды выложит все, что у нее на душе, ей удастся наконец успокоиться и примириться. Хотя в свете того, что мы теперь узнали… Это ведь была гармония, да?

Маран молча кивнул.

— Я сомневаюсь, что Ника способна все понять. Все-таки, Маран, это нечестно. Ты должен был рассказать мне давным-давно.

— Я не мог, Дан, — сказал Маран смущенно. — И не только потому, что об этом не говорят. Ты ведь замечательный парень. И такой верный друг… Мне не хотелось тебя огорчать.

— Огорчать? По… Понимаю.

— Извини меня, но… Поэт подобрал правильное слово. У вас в этом вопросе ну действительно детские игры. Я вчера посмотрел несколько лент… Оказывается, информаторий корабля буквально набит такими штуками! Я и не подозревал. В две минуты я обнаружил каталог часов на триста. Триста не триста, но я посвятил этому битых полдня. Раз уж берешь ученика, надо знать предмет, не так ли? Я полагаю, то, что в фильмах, надо еще разделить, а не умножить на… какой-то коэффициент. И что в итоге останется?

— Но почему так получилось? — спросил Дан уныло. — Ведь у нас одна физиология.

— Ты спрашиваешь меня? Собственно, я, конечно, думал об этом. Возможно, дело в вашей религии. Я имею в виду вас, европейцев, и западную религию, до прочего у меня, естественно, руки не дошли. Религия раздавила все. Почему она культивировала столь странное отношение к лучшему из человеческих чувств или ощущений, понять трудно. По идее, оснований для этого нет, никто ведь не отрицал необходимость продолжения рода. Не знаю. С наскоку в таких сложных вещах не разберешься.

Он замолчал, вылил остаток коньяка себе в бокал, потом поставил пустую бутылку на пол и вытащил из-под стола еще одну, полную.

— Это уже напоминает мне Дернию, — сказал Дан. — Может, ты объяснишь мне?..

— Объясню, — сказал Маран с тяжким вздохом. — Куда я денусь? В общем, так. Это чертово кевзэ… Оно дает возможности для непередаваемых словами взлетов. Но! Обратная сторона, Дан. Как всегда. Видишь ли, это опасная штука. В кевзэ выделяют две ступени, они отличаются по степени владения собственным телом, арсеналу всяких приемов и, как ты говоришь, количеству и качеству. Это, наверно, понятно?