Гоар Маркосян-Каспер - Земное счастье

Дан вспомнил, как не так давно, на Палевой, сидя в одиночестве на пустыре у орбитолета, пытался представить себе, как жил бы дальше, если бы Маран… у него снова, фигурально выражаясь, отнялся язык, он не мог это «если бы» оформить в слова даже мысленно… как пытался представить и к какому неутешительному итогу пришел. Что-то из его воспоминаний, наверно, отразилось на лице, поскольку Ника встрепенулась.

— Что ты людей пугаешь? — полушутливо-полусерьезно попрекнула она Дину. — Ни от кого он уходить не собирается, ни от нас, ни от вас. Это ты по старой памяти… Но ведь если даже он когда-то от вас ушел, то вернулся.

— По правде говоря, — смутилась Дина, — он от нас не уходил. Это мы от него ушли. Не сразу, но… Отношения наши стали разлаживаться после того, как он зачем-то сунулся в Охрану, однако еще довольно долго мы собирались, спорили, ссорились. Но когда он занял ту жуткую должность… Спецотдел! Тогда да, все…

— Когда он занял ту жуткую должность, — сказал Дан сухо, — с ним уже два года были рядом Лет и Науро, и они немало успели сделать. И на должность он пошел, во-первых, потому, что так было легче организовывать все эти подпольные действия, а, во-вторых, если б не пошел он, это место занял бы кто-нибудь типа Песты, и было бы куда хуже.

— Вот видишь, — заметила Дина, — тебе он свои поступки объяснил. А почему он не мог прийти к нам, самым близким людям, и все рассказать?

— Наверно, не хотел признаваться, что ошибался, — предположила Ника.

Дина вздохнула.

— Все его чрезмерная гордость.

— Не говорите ерунды, — бросил Дан. — Он просто считал, что самые близкие, как ты выразилась, люди, должны понимать его без объяснений.

Дина промолчала, а Ника возразила:

— Он слишком многого ждет от людей.

— Разве ждать верности от друзей это слишком много? — спросил Дан.

На сей раз промолчала Ника, но неожиданно сидевшая, не вмешиваясь в дискуссию ни словом, ни жестом, словно безучастная Наи коснулась своими тонкими изящными пальцами лежавшей на столе руки Дана, и, когда он повернул к ней голову, шепнула:

— Спасибо.

Дина засмеялась.

— Вы, двое, неужели вы полагаете, что Маран нуждается в заступничестве? Маран!.. Да он… Знаете, позднее, когда все осталось позади, я много думала о тех временах, и моментами у меня возникало подозрение, что причиной полного разрыва… ну, мы четыре года практически не встречались… причиной был скорее подсознательный страх…

— Какой страх? — спросил Дан, нахмурившись, но Дина ответила весело:

— Страх, что Маран придет, улыбнется своей великолепной улыбкой, и мы ему все простим.

— По-моему, ты слегка преувеличиваешь, — сказала Ника.

— Да? Думаешь? Вот скажи, Дан, ты с ним дружишь года четыре, по-моему? И успел уже побывать с ним во всяких сложных ситуациях… Вспомни, знаешь ли ты хоть одного человека… Нет! Слышал ли ты когда-либо хоть об одном случае, когда Марана предали? Не враги напали, а предали друзья, товарищи, ну более или менее близкие люди?

— Нет, — ответил Дан.

— Харизма, — пробормотала Ника.

— Что это такое? — спросила Дина.

— То, о чем ты только что говорила, — усмехнулся Дан. — Но на врагов эта штука, к сожалению, не действует.

— Когда как, — возразила Ника. — Или смотря на каких врагов. На благородных может и подействовать.

— Боюсь, что о благородстве Лайвы или Мстителей говорить не приходится, — заметил Дан. — Или вы забыли, что всего лишь пару недель назад на него устроили охоту натуральные убийцы?

— Наверно, потому что им он не улыбался, — сказала Наи, и Дан удивился тому, что она уже способна шутить на эту тему.

Когда позвонил Патрик, Дан сидел один в большой гостиной и мрачно смотрел на часы. Ника с Диной улетели в город смотреть какой-то нашумевший мьюзикл, он отказался сопровождать их, так как терпеть не мог этот жанр, но теперь жалел, поскольку… Уж лучше б он отправился в театр!..

— Маран дома? — спросил Патрик.

— Дома. Только он… Они у себя наверху. А почему ты по его личному VF не звонишь?

— Вот потому и не звоню, — сказал Патрик. — Как там? С концами?

— Нет, — буркнул Дан. — Нам надо еще кое-что обсудить. Он попросил меня в восемь… напомнить.

— Что тебе не очень приятно, — сказал Патрик весело.

— А тебе было бы приятно?

— Навряд ли. Ну и задачки он тебе задает! Ладно, когда напомнишь, спроси у него… Тут у меня сидит один человек, который очень хочет его видеть.

— Какой человек?

Вместо ответа Патрик подвинулся, и Дан увидел сидящего у большого обеденного стола за сдвинутой на его угол шахматной доской Артура.

— Артур?! — спросил он. — На что ему Маран?

— Не говорит. Ты же знаешь, какой он упрямый осел, — сказал Патрик добродушно. — Пришел, обыграл меня в шахматы, да еще и пристал, чтобы я замолвил за него словечко. Словом, узнай у Марана, хочет ли он подобной встречи. Я тебе через полчаса перезвоню.

Дан выключил видеофон и снова уставился на часы. Он не мог читать, его прямо-таки бросало в жар при мысли о том, что ему предстоит. Но без пяти восемь дверь наверху мягко чмокнула, и через минуту Маран, как всегда неслышно, возник на пороге.

— Ты прямо как привидение, — сказал Дан, против воли расплываясь в улыбке.

— А ты не рад? — спросил Маран. Он прошел между креслами, сел напротив Дана и констатировал. — Рад. Так я и думал. Я не сразу сообразил, что при твоей природной деликатности подобное поручение тебе не очень понравится. Но ничего, кажется, я наладил свой таймер.

— Какой таймер? — не понял Дан.

— Внутренний. Ты ведь можешь дать себе команду проснуться в определенном часу?

— Проснуться — да. Но…

— А какая разница? Я знаю, что у меня есть полтора часа и, как вы тут выражаетесь, программирую себя на то, чтобы к концу этого времени, так сказать, закруглиться.

Он посмотрел на удивленное лицо Дана и засмеялся.

— По-моему, — сказал Дан, — некоторые черты члена рыболовного клуба у тебя все же есть.

— Разве? — Маран снова засмеялся. — Извини меня. И… Не требуй от меня слишком многого. Я ведь тоже всего лишь человек. А человек, если он в силах подарить кому-то капельку рая, уже начинает мнить себя богом. Но что самое поразительное, Дан, когда я правил огромной страной и воображал, что могу сделать счастливыми сорок миллионов человек, я ни на секунду себя богом не почувствовал. А с этой маленькой женщиной…

Он недоверчиво покачал головой.

— А с другими так не было? — спросил Дан.

— Нет, Дан. Поэт был прав. Когда в это вкладываешь душу, все меняется.

— А раньше ты не вкладывал?

Маран подумал.

— Может, какую-то частичку. Иногда. — Он помолчал, посмотрел на Дана и сказал: — Ты мне не нравишься.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотал Дан.