Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— Марану? — удивился Дан.

— Конечно. Тогда сажали за одно неосторожное слово, не то что за песни. Маран перехватывал все донесения, где упоминали Поэта. Изъял и уничтожил досье, которое на него собрали. А однажды, совсем незадолго до твоего появления, схлестнулся с Пестой. Я уверена, что Поэт об этом не знает до сих пор. Никто не знает, кроме меня. Он стоял в дверях приемной, увидел Песту, поднимавшегося по лестнице, и попросил к себе на пару слов. Они прошли в кабинет, а мне он велел выйти в коридор. Но я не послушалась. Хотя не послушаться его было трудно. Но я осталась и все слышала. Он спросил у Песты, верно ли, что он собирается начать дело против Поэта, Песта стал говорить, что тот обнаглел, пора его унять и так далее, а Маран сказал: «Он мне друг детства, почти брат, я жил в его доме и ел хлеб его родителей, и если ты собираешься его тронуть, тебе придется начать с меня.» У Песты тоже, знаешь, был характер, ты меня не пугай, сказал он, а то с тебя и начну. Начни, ответил Маран, но учти, у меня есть материал о твоих кознях против… он назвал одного тогдашнего члена Правления… и есть верные люди, которые передадут его наверх. Песта прямо зашипел, а Маран добавил: «И зря не трепыхайся. Ты ведь знаешь, я упрямый, если я решил чего-то не говорить, из меня этого никакими пытками не выбьешь.» Песта молчал, и я подумала, что… Там был пистолет в ящике стола, я его вынула и решила: застрелю его, и будь что будет. Но он сказал зло: «Будь по-твоему». И я положила пистолет и выскочила в коридор. Вот так, Дан. А Поэт с ним тогда разговаривать не хотел… Маран страшно переживал, правда, никогда не говорил об этом, но я чувствовала…

— Боже мой, — сказал Дан, — незадолго до моего появления, ты сказала?..

У него встала перед глазами сцена объяснения в баре, после концерта Поэта в Старом зале, тогда, пять лет назад и неизмеримо давно, словно в другой жизни. Поэт атаковал, а Маран то слабо отбивался, то говорил вещи заведомо неприемлемые, прощупывал, как позднее решили Поэт с Дором, но никто не понял или не поверил, что он пришел предупредить, а он пришел предупредить, боясь, что Песта так просто от своих планов не откажется, действительно начнет с него и закончит Поэтом. И никогда ни слова о схватке с Пестой и всем прочем. Должно было пройти пять лет, чтобы он, Дан, случайно узнал…

— А что? — спросила Нила.

— Нет, ничего.

— Вот такой он был.

— И есть, — сказал Дан.

— Да, конечно… Я научилась у него и этому. И… как я могла желать, чтобы он никогда не встретил свою женщину? Потому я и старалась не влюбиться. И не только ради себя, но и ради него, ведь тогда ему было бы трудно меня оставить…

Дан слушал и удивлялся, сколько ума и тонкости чувств в этой женщине, которая казалась ему легкомысленной дурочкой, потом подумал, что был наивен, разве Маран стал бы держать годами рядом с собой дурочку?

— Потому ты ему и изменяла? — спросил Дан.

— Я хотела сохранить независимость.

— А мне казалось, что я тебе нравлюсь, — сказал он обиженно. — А выходит?

— Ничего не выходит, — она вдруг рассмеялась. — Ты мне правда нравился. И сейчас нравишься. — И неожиданно потянулась через стол и погладила Дана ладонью по щеке. Он смотрел на нее потрясенный, и не столько ее жестом, сколько тем, что не понимал самого себя, собственных желаний, смущало ли его выражение ее глаз, в истолковании которого трудно было ошибиться или?.. К счастью, заработал «ком» в ухе, и голос Марана оторвал его от сумятицы в мыслях.

— Дан, включи телевизор, — сказал Маран и умолк.

Дан левой рукой потянул к себе пульт.

— Что случилось? — спросила Нила, когда экран засветился.

— Маран сообщил, чтобы я включил визор, — объяснил Дан.

— Сообщил? — удивилась она. — Каким образом?

— У меня с ним связь, — сказал Дан. — Ну есть такая штука, разновидность фонора, понимаешь? Очень маленький аппаратик, крошечный серебряный шарик, его вставляют в ухо, под кожу. У нас им пользуются те, кто работает вне Земли и нуждается в постоянной связи.

— Ты хочешь сказать, — спросила Нила, сдвинув брови, — что Маран слышит все, о чем мы говорим?

— Нет, что ты! Чтобы его вызвать, я должен нажать на этот шарик. И еще произнести его имя. Потому что такой есть и у Мита, и чтобы не включилась связь с обоими, нужен код. Имя. Поняла?

— Поняла. А что по визору?

— Не знаю.

На экране мигала знакомая заставка, на зеленом фоне большими белыми буквами: «Правительственное сообщение»… Гляди-ка! Дан только теперь осознал, что бакнианское телевидение обрело цвет, вчера ему было не до того. Быстро! А может, помогли земляне? Надо спросить у Олбрайта… Вспомнив Олбрайта, он набрал код посла, но тот откликнулся словами «Я уже знаю», и Дан не стал заводить разговора, чтобы не пропустить начало трансляции, перебрался на диван напротив телевизора и предложил Ниле сесть рядом. Та села, но не впритык, а поотдаль, не глядя в сторону Дана, а уставившись на экран.

Появился диктор и сказал одну фразу:

— Слово имеет глава правительства Маран.

Глава правительства? Дан удивился. Он встречал и такую формулировку, но в официальных случаях глава государства именовался Главой Лиги. Не хочет, чтоб его имя сочеталось со словом Лига, понял он. Но это же дела не меняет…

Маран выглядел так, словно находился на совещании в штаб-квартире Разведки. Правда, обычные голубые джинсы он сменил на черные, так что их «инопланетность» не бросалась в глаза, но сорочка на нем была земная, с карманами на груди, да еще и расстегнутая, как обычно, на три пуговицы. Правда, на Торене пиджаков и галстуков не водилось, но в торжественных случаях полагалась белая рубашка. Маран был даже не в светлой, а в черной. А джинсы его были видны, потому что он стоял. И стоял он не в студии, а… ну да, на ступеньках Большого дворца Расти. Да еще и заложив руки в карманы.

— Сограждане, — сказал он, глядя в камеру пристально и немного зло. — Не удивляйтесь тому, что я стал ежедневно мозолить вам глаза. Это будет продолжаться недолго. Но будет. Потому что отныне ни одно важное событие в государстве не останется от вас сокрыто. Для начала я стану говорить вам о них сам. Без посредников. Пока посредники не научатся говорить правду. Сегодня о том, что произошло за последние сутки, с момента, когда Лайва объявил об уходе со своего поста. Как вам известно из вчерашнего сообщения, которое в течение дня неоднократно повторялось, Лайва сказал, что уходит в отставку по болезни и голосует за меня, как за своего преемника. Кроме того, он сообщил, что отрешает от должности Песту, так как имеет доказательства его причастности к похищению земного посла. Что сделал я? По моему приказу войска Наружной Охраны окружили Крепость, где закрылся Песта. Я предъявил ему ультиматум, требуя, чтобы он сдался, собираясь арестовать его и судить. Но Песта предпочел судить себя сам. Он застрелился. Далее. Вечером собралось Правление, которое утвердило меня на должность Главы Лиги. Поскольку положение в стране катастрофическое, я потребовал чрезвычайных полномочий. Не формальных, как в прошлый раз, а реальных. Члены Правления решили подумать до утра. Утром они предоставили мне эти полномочия, назначив главой правительства и дав право на его формирование по собственному разумению. Поскольку это произошло час назад, я еще не готов говорить о правительстве в целом, но два имени назову. Наружная Охрана, как и прежде, находится в подчинении Тонаки, а Внутренняя переходит в распоряжение Лета Рива. Оба Начальника Охраны уже принесли присягу. Так что тех, кто не очень доволен происшедшими изменениями, прошу не беспокоиться. — Это звучало почти как шутка, но увидев глаза Марана крупным планом, Дан понял, что тот не шутит. Отнюдь. — И еще два слова. Крестьяне могут не волноваться. Закон об урезании доли я уже отменил. Но и горожане могут спать спокойно. Голода не будет. Все. Остальное — завтра.