Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— А сейчас кто-нибудь пишет картины? Или… Ну пусть не высекает из камня, но, допустим, лепит из глины?

— Нет, конечно, — сказал Кнеуфи. — Мы утратили и эти знания и навыки.

— Но руки-то у вас на месте, — сказал Маран неожиданно резко. — Вы умеете делать краски, ведь напиткам или одежде придается цвет. А глину я видел в десяти шагах от твоего дома. Сухую, правда, но ведь у вас была вода.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — вздохнул Кнеуфи.

Маран смотрел на него хмуро, но молча, и он уже прямо спросил:

— Так ты заступишься за нас перед своими? Добьешься, чтоб они позаботились о нас?

— Ты не о том меня просишь, Кнеуфи! — сказал Маран еще более резко, даже с гневом. — Я многим в своей жизни занимался, но работу гробовщика не делал и не буду! Я не для того вас спасал там, на площади! — Он посмотрел в тоскующие глаза Кнеуфи и смерил тон. — Я понимаю, ты перенес тяжелый удар. Наверно, ты любил Лаун больше других своих лейу и не можешь оправиться от этой потери. Но негоже тому, кого люди выбрали своим главой, пусть всего на год, свое личное горе превращать в камень, который придавит целый народ. Я предложу другое. И не совету, а всем глеллам. Я прошу тебя собрать их завтра же.

— Ты хочешь говорить с глеллами? — спросил Кнеуфи с удивлением. — Сам?

— Да. Не волнуйся, мне не впервой выступать на площадях.

Собрание выглядело необычно. На площади не было ничего, похожего на трибуну, вообще никаких возвышений. Кроме, разве что, собственного роста ораторов, ибо все присутствовавшие на собрании жители города или просто все, поскольку от встречи никто не уклонился, сидели прямо на пластиковом покрытии концентрическими кругами, оставив пустым лишь небольшой пятачок в центре. Если, говоря о выступлениях на площадях, Маран имел в виду ступени дворца Расти, он ошибся, на такой площади ему говорить не приходилось. Впрочем, необычность «трибуны» его не смутила. Совершенно спокойно он стоял рядом с Кнеуфи, который, подождав, пока все рассядутся, и наступит тишина, сказал своим негромким грустным голосом — усилитель, маленький черный шарик на цепочке, висел у него на шее:

— Я просил всех прийти сегодня сюда, потому что человек, лицо которого многие видели над собой, пробуждаясь от едва не настигшей их смерти, пожелал говорить с вами, глеллы. Выслушайте его.

Он указал на Марана и сам, чуть отойдя, сел в первом ряду, как и прочие, прямо на серое пластиковое покрытие. Дан поежился. Он волновался больше Марана, во всяком случае, если судить по внешнему виду. Тот стоял неподвижно, засунув, как всегда, руки в карманы, и переводил взгляд с одного лица на другое, словно только теперь подыскивая слова. Но потом заговорил, и Дан понял, что это не импровизация, конечно, Маран обдумал то, что собирался сказать, и, скорее всего, ночью, поскольку весь вечер они читали тетради Кнеуфи.

— Глеллы! — сказал Маран тоже негромко, но усилитель висел на шее и у него, и было отчетливо слышно каждое слово. — Возможно, я был дерзок и самонадеян, прося вас выслушать меня, представителя цивилизации, по сравнению с вашей пребывающей еще в младенчестве, но слишком велик вес каждого слова, вершится или завершается история, и промолчать я не мог.

Этот город вы избрали себе могилой. Не вы конкретно, но ваши отцы, деды, то есть глеллы в целом. Только родившись, вы уже знали, что вы умираете. Не каждый из вас в отдельности, не Кнеуфи, не Лируе, не Айсеу или Теуф, но глеллы в целом. И это знание медленно убивает вас. Вас убивает будущее, которого нет. В могиле жить невозможно. Нельзя творить, познавать, производить на свет детей. Нет сил бороться. И большинство из вас сложило руки в ожидании конца. И когда конец пришел, вы приползли сюда умирать, как вам было завещано теми, кто первым понял, что выхода нет. Но это ложь. Ложь! Оказалось, что вы способны бороться за жизнь. Многие из вас все эти дни вместе с нами искали и нашли воду, водили аппараты, которые стояли в ангаре чуть ли не век, среди вас есть молодые люди, сумевшие вновь освоить компьютеры. А если разумное существо сражается за жизнь, значит, у него есть будущее. Однако, чтобы жить дальше, вы должны жить иначе. Но здесь это невозможно. Вам надо уйти отсюда и начать все сначала в ином месте. И запомните, вы не одни. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам. Однако мы не будем работать вместо вас, якобы слабых и немощных. Мы будем работать вместе с вами. Сам я даю слово, что не покину вашу планету, пока не найдется город, обеспеченный водой, пока не будут пущены заводы, перевезены картины и скульптуры, пока вы не превратитесь из умирающих в выздоравливающих. Вот мои предложения. Я прошу вас обсудить их.

Глеллы зашептались.

— Ну и работенка предстоит, — сказал Патрик Дану, но лицо у него было довольное.

— Погоди еще. Может, они не согласятся, — возразил Дан.

Горожане тихо переговаривались, но никто не вставал, не брал слова. Наконец кто-то из рядов спросил:

— Ты сказал, что останешься здесь. Хочешь помочь нам. Но почему?

— Я полюбил ваш народ, — ответил Маран просто. — И не только я, мы все.

Он продолжал стоять в центре круга, ожидая, наверно, других вопросов, может быть, речей, голосования, неизвестно, как тут голосовали, открыто, тайно, бог весть, им не пришло в голову выяснить у Кнеуфи подробности процедуры, и теперь Дан, волнуясь, пытался их угадать, во всяком случае, нетерпеливо ждал, когда же Кнеуфи поведет собрание дальше. Но Кнеуфи не пошевелился, вместо того встал незнакомый глелл в одном из средних рядов, Дан приготовился слушать, но глелл ничего не сказал, просто остался стоять. За ним стали подниматься другие, сначала те, кто помоложе, потом и прочие. Никто не произносил ни слова, все стояли и молчали, и Дан подумал, что, видимо, так здесь и голосуют, но тут появились двое молодых парней с чем-то вроде копилок. Они шли по рядам, и те, кто поднялся на ноги, бросали в прорезь маленькие пластиковые квадратики, предварительно сжав их меж двух пальцев, наверно, оставляя след своего биополя или просто отпечаток. Парни с копилками были еще на половине, когда стало ясно, что подсчеты не понадобятся. На площади не осталось ни одного сидящего. Те, кто два века привыкал к мысли о близком конце, решились начать сначала. Глеллы хотели жить.

Гоар Маркосян-Касперродилась и выросла в Ереване, закончила медицинский институт, защитила кандидатскую диссертацию, немало лет работала врачом, потом переключилась на литературу, пишет по-русски.

Научной фантастикой увлеклась еще в школьные годы, потом стала писать и сама, публиковалась в армянской и, после того, как переехала в Таллин, в эстонской периодике. Автор семи книг в жанре фантастики, романа «Евангелие от Марка. Версия вторая» (Таллин, 2007) и эпопеи, состоящей из шести романов, «Четвертая Беты» (Таллин, 2008), «Ищи горы» (2009), «Забудь о прошлом» (2010), «Земное счастье» (2011), «Все зависит от тебя» (2012) и «Вторая Гаммы» (2013).