Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом

— Но кто? — спросил Дан беспомощно. — Опять Лайва?

Маран пожал плечами.

— Он или кто-то другой. Я ведь видел Песту. Они могут думать, что я вернусь в Бакнию с землянами. Я снова стал опасен для них. То есть они могут так считать. Но тут, во дворце Илери, сегодня… Нет.

— Но ты же выйдешь из дворца? Ты ведь ходишь по городу! Ночуешь в гостинице. — Поэт смотрел умоляюще. — Улетай. Улетай, как можно скорее. Маран, прошу тебя!

— Ну уж нет, — сказал Маран жестко. — Я еще никогда не спасался бегством. Не стану и теперь. Улетит Наи. А я останусь. И посмотрю, кто это решил на меня поохотиться. — Его глаза недобро блеснули. — И поеду в Бакнию. Я собирался отказаться, но теперь поеду. Дан! Ты со мной?

— Разумеется, — ответил Дан обиженно.

— Тогда надо отправить их обеих. И Нику тоже. Завтра утром, по-моему, будет орбитолет. Отошлем их на станцию, пусть сидят там или отправляются домой, пока мы тут разберемся. Идем вниз!

Дан вылез из постели и подошел к окну. Добрых десять минут он любовался фиолетово-сиреневыми переливами гор под слепящими лучами утренней Беты… он так и продолжал называть про себя торенское солнце Бетой… Потом прошел к двери и заглянул в соседнюю комнату — Поэт настоял, чтобы внутренние двери в отведенных им апартаментах ночью оставались открытыми, он был непривычно неразговорчив и необычайно настойчив, видимо, несчастная импровизация не выходила у него из головы, хотя, когда Дан на следующее утро попросил его еще раз прочесть ночные стихи, он резко отказался — «будь они прокляты, я их забыл!» Сам Дан был склонен считать все это пьяной фантазией, склонен был бы, если б не знал по опыту о странных способностях Поэта. Правда, он думал, что желание видеть кого-то мертвым и даже надежда, что это случится, не обязательно подразумевают организацию убийства, но Поэт и сам должен был это понимать, его мрачность заставляла подозревать, что тут крылось что-то еще, наверно, все-таки предчувствие, о чем он умалчивал из суеверного страха накликать беду. Было еще одно тревожное обстоятельство: Маран воспринял это всерьез. Остаток бала он провел внизу, настороженно следя за каждым, кто приближался к Наи и Нике, и лицо у него было озабоченное. Однако, когда утром орбитолет стартовал, увозя обеих женщин, как ни странно, беспрекословно подчинившихся даже не просьбе, а приказу Марана… Дан был совершенно ошеломлен, он ожидал, что уговорить Нику ему будет нелегко, но Маран не дал ему и рта раскрыть… когда женщины оказались вне досягаемости, Маран моментально обрел свое обычное спокойствие, и Дан тоже облегченно вздохнул. Правда, через некоторое время он понял, что спокойствие это не имело ничего общего с расслабленностью, Маран был напряжен и внимателен, и Дан подумал, что тому определенно не хочется умирать. Впрочем, что у Марана в действительности на уме, он узнал значительно позже…

Он заглянул в соседнюю комнату и обнаружил, что Маран, в отличие от него, одет, обут и вообще в полном порядке и готов к выходу. Он стоял у окна, устремив взгляд туда же, куда очень долго, чуть ли не полчаса, смотрел накануне вечером — на Малый дворец Расти, где некогда устроил правительственную резиденцию. Земной делегации отвели второй Малый дворец, вернее, половину того первого, полукруг, лежавший по другую сторону площади, предполагалось, что позднее тут разместится посольство Земли. Две половины были очень схожи по убранству, и даже в памяти Дана, стоило ему войти в отведенные им комнаты и увидеть лиловые стеклянные панели, всплыли картины из того куска жизни, который он провел в полукруглом здании напротив. Что уж говорить о Маране…

— Наш защитник еще спит, — сказал Маран, отрываясь от своего слегка мазохистского занятия. — Не знаю, будить его, или сходим позавтракаем?

— Если обещаете не выходить из дворца, можете пойти поесть, — раздался мрачный голос из соседней комнаты.

— А ты?

— Я еще полежу. У меня нет аппетита.

— У меня тоже нет. Но есть-то надо.

— Вот и ешь. Ты себе хозяин. А я раб своих страстей.

Однако, когда через сорок минут Дан с Мараном вернулись, Поэт уже был на ногах, более того, при полном параде.

— Нас ждет господин Олбрайт, — сообщил он лукаво. — Если у нас отыщется свободная минута, он был бы счастлив с нами побеседовать, — протянул он медовым голосом.

— Олбрайт так Олбрайт, — сказал Маран. — Пойдем, посмотрим, чем мы можем быть полезны его превосходительству.

С Олбрайтом им повезло, думал Дан по дороге. Очень удачно получилось, что в Бакнию послали именно Олбрайта, а не совершенно незнакомое лицо. Впрочем, Олбрайт, похоже, считал, что повезло ему. Так он, во всяком случае, сказал, предложив усаживаться за небольшим круглым столом. Особенно предупредителен он был с Мараном, его уважение к которому заметно возросло после Латании, где Марана сначала приветствовал вставанием новоиспеченный латанийский парламент, а потом королева Илери уделила ему целых двадцать минут для личной беседы. Особого благоговения царствующая монархиня у Марана не вызвала, вернувшись с аудиенции, он сказал: «Обычное женское любопытство. Все выспрашивала, как мне пришло в голову, и как я решился, и что я чувствовал, помешав своей родине диктовать свою волю всему миру»… «А что ты?» — спросил Дан. «Я объяснил ей, что выйдя из детского возраста, обнаружил, что этот мир и есть моя родина, она мило хихикнула и сказала, что, стало быть, я чуть ли не единственный взрослый в мире детей. Пришлось и мне пошутить. Словом ха-ха да хи-хи. Под конец она заявила, что хочет пожаловать мне орден, я с трудом отклонил эту честь. Еще повезло, что она не придумала этого раньше. А может хотела проверить, подхожу ли я к их красивому ордену. Я втолковал ей, что мои соотечественники посмотрели б на это косо. Представьте, поняла. Не такая уж она дура.»

К другому приглашению Маран отнесся с большим интересом. Знаменитый Паг, тяжело больной, передвигавшийся в инвалидной коляске, от которой его собирались в скором будущем избавить земные медики, не стал дожидаться обещанного исцеления, чтобы встретиться с Мараном, и позвал его в загородный дом, где уединился после начала болезни. Встреча с Пагом Марана очаровала и разочаровала одновременно. «Ну и голова, — сказал он Дану смущенно. — Чувствуешь себя то ли полным болваном, то ли невеждой. Хочется заново идти в школу. Но что удивительно — как такой мыслитель может смотреть на тебя, олуха вдвое моложе себя, с почтением и допытываться, откуда ты такой смелый, и как ты мог задумать и выполнить то, что великому Пагу никогда и в голову не пришло бы»…

Олбрайт был озадачен. На столе у него лежали бакнианские газеты, рядом аккуратно сложенные стопкой переводы статей и готовое резюме, из которого следовало, что восторженность Латании и воодушевление Дернии в Бакнии превращались в умеренную, весьма умеренную, более чем умеренную радость. Если не настороженное безразличие.