Юлия Андреева - Валюта смерти

– А другой свет, он тоже живой? Ад – тоже чувствует? Тоже соображает? – Аня затаила дыхание. Этот странный, чем-то напоминающий мультяшного Печкина человечек, говорил вещи, прежде не приходившие ей в голову. Но от них, от этих вещей, она чувствовала, зависела нынче ее жизнь.

– Ад-то?.. – Захарыч на мгновение задумался. – Полагаю, Ад, как говорится, живее всех живых. В нем постоянно что-то происходит, творится. Он хрупок и артистичен, умеет подстраиваться под обитающих там людей, выдавая им те картинки, к которым они привыкли. Сам я, правда, не бывал в тех местах, не особо и тянет. Но слышал, что если человек всю жизнь прожил на помойке и ничего, кроме пьяной шушеры, драк и объедков не видел, каким бы ни был он хорошим, какие бы муки на земле ни претерпел, но на том свете он нипочем не попадет в роскошный дворец или скажем отель пять звезд. Потому что первая задача ада – сделать все возможное, чтобы человек не понял, что умер. Потому как если он уверится, что помер, поди ты его заставь думать, что-то в себе менять. А это важно. Ой, как важно, потому что там, где мир крохотный, пушистый и теплый, словно щенок, которого можно запросто и за пазуху запихнуть, и сапогом огреть, и, шутки ради, кипятком обварить, – мир этот, как сросшийся близнец, связан с миром, который у тебя внутри. И каков человек – таков и окружающий его мир. Если он, к примеру, в чудеса верит, точно ребенок – вокруг него всенепременнейше чудеса. Христос говорил, будьте как дети… А вот если внутри человека клокочущий огонь и полымя, значит, и вокруг него непременно ад выстроится. Вокруг любящего – любовь, вокруг злого – зло. Вокруг трусливого – подлость, ложь и предательство, все чего он по жизни боится, вокруг смелого – боевые друзья, красивые женщины, Вальхалла с ее вечными пирами!

Человеческое сердце – солнце в его личной вселенной, если солнце светит – все цветет. Если выжигает безжалостным огнем – гибнет, совсем не светит – льдом все покрывается.

– А Димка, он получается в зиме, идущей на весну? Это хорошо?

– Хорошо тем, кто умер, и то не всем, многие и после смерти мучаются по старой памяти.

По мере прохождения моста воздух заметно теплел, или Аня заранее предчувствовала встречу с огненной рекой.

– Ничего, на том берегу, поди, отогреемся, теплая осень – это тебе не ранняя весна. Когда погода каждый день меняет обличие, точно капризная девка сарафаны.

Оказавшись на набережной, Захарыч сразу же ускорил шаг, стуча по мостовой веслом, заставляя Аню плестись чуть сзади. Исправно хромая, она не стремилась выдавать себя, идя вровень с хитрым перевозчиком.

– Ватник под скамейкой на корме, сапоги тута. Одевайте быстрее, а свою обувку хотите в руках, хотите в сумку. Только давайте уж скорее, а то как бы на том берегу наши тревогу не подняли, что мы припоздали.

– Может, позвоним им? – Аня опустила голову, опасаясь, что ее вопрос может показаться из разряда крамолы.

Захарыч не понял подвоха и, зажав подмышкой весло, достал мобилу и набрал несколько цифр.

– Вадюха, привет дружбан, тут такое дело, в общем, клиентка ногу ушибла и ко времени на мост не поспела, так что, я ее только-только до лодки дотащил. Смекаешь, не успеваем мы к сроку-то. Перекуси там где-нибудь. Поди, работают еще забегаловки. Вот-вот, и выпей, что ли, кофию за мое здоровье. Ага. В Макдоналдсе посиди, что ли. Да что мне учить тебя. Это ведь я так, упреждаю. Что все путем, чтобы не пужались, куда мы запропали. Ага. Ну, отбой связи.

– Меня там что, уже ждут? – Аня сделала озабоченное лицо. – Не рано ли?

– Люди привычные, не страшно, – отмахнулся Захарыч, пристраивая весло за спиной, точно невероятно длинный самурайский меч, и вдруг подхватил Аню на руки и перенес, шлепая болотниками, прямо на лодку. – Так, поди, лучше будет, а то, с твоей ногой еще кувырнешься. Совсем обиду затаишь. А мы ведь не все тут нервные, как этот Гошик. Цена ему грошик.

– Спасибо. Какие обиды? Просто странно…

– Что странно? – Захарыч оттолкнул лодку от берега и, ловко перепрыгнув через борт, наладил весла в уключины.

– Ну, этот Георгий мне даже руки не подал, когда я, еще там, грохнулась на льду. Такую рожу скорчил, словно не женщина перед ним, а жаба… неприятно. Что я ему сделала?

– Гоше нужно меньше инструкции читать, а больше бестолковкой своей думать, а то настрогал, понимаешь ли, детей, а теперь из кожи вон лезет, чтобы на кусок хлеба им заработать. Идиотина! Знает, что гиды на том берегу не должны до клиентов руками дотрагиваться, боится, стало быть, что коль скоро нарушит правило, уволят без выходного пособия. А про то не ведает, что клиент – живой или мертвый – это прежде всего человек, которому, может быть, неприятно такое его отношение. Клиент в своих правах – он деньги конторе платит, контора сервис организует. Все чин по чину и, если какой-то идиот клиента обидит, клиент, мертвый он или живой, за свою обиду с конторы затем и спросит.

А тогда прикрывайся инструкциями, не прикрывайся, а если на тебя нарекание – пшел вон из службы сопровождения. Воть.

– Понятно, – не отрывая глаз, Аня смотрела на красную мобилу типа «пудреница» в руках Захарыча, обычно такие носят женщины. Но странный тип – Захарыч, по всей видимости, не понимал разницы между женскими и мужскими телефонами, используя то, что есть.

– Константин Захарович, а у вас телефон Тусвет берет? – Она махнула рукой в сторону моста.

– И тот, и этот. Собственно мы еще пока на нем. А что такое?

– У вас мобильники, классно! А мы звоним по монетам из старых будок, ночью… – Аня сделала жалостливое лицо. – Была прежде будка в соседнем дворе, а теперь убрали в связи с изменением планировки города, так что приходится ездить за семь верст… Страшно, метро уже не работает…

– Метро не работает? Тогда совсем худо. Ведь каждому частнику еще такие деньжищи отдавать… да, не берегут вас что-то на том берегу. – Он почесал в затылке.

– А вы по этому мобильнику обычно в офис звоните, или у вас, как и у меня, семья на другом берегу, любимый человек, с которым связаться нужно?

– С моими любимыми я по нынешней должности просто связываюсь, перевел их в домик на набережной, теперь езжу. По контракту от реки надолго отходить нельзя, но вижусь зато каждый день. Созваниваться не обязательно. А раньше, когда от горя даже водка помогать перестала, так же, как ты теперь, мучался. Да только денег почитай что совсем не было. Продал я тогда дом, в комнатку переехал, навещал семью свою раз в месяц, зато звонил каждый день. Это было. Пил опять же… и вот допился. Деньги закончились, а любовь нет. Пришел я тогда в офис к Трепетовичу, все как есть докладал, мол, сил никаких нет, со своими встретиться желаю. Выслушал меня Чернобог наш, как ребята его называют, всетемный пан Трепетович, и должность эту предложил. Работаю теперь на перевозе, а зато он домик для семьи на берегу выделил. Со всеми, можно сказать, удобствами.