Юлия Андреева - Валюта смерти

Семь их, дев судьбы Рожаниц, семь, потому что, когда срок придет, Богом неизвестно, плохо еще налажен информационный коридор с высоких небес. Никто не знает, когда младенцу придет срок появляться на свет, а помощь ему и матери его в любой час должна быть оказана. Вот поэтому дев-помощниц именно семь, посменно работают древние повитухи. Вроде, один день в неделю, а так намаиваются, сердешные, что и с одного дня, подчас, ноги не держат.

Потому тут же разбился луч, посланный богинкой, на несколько лучей и полетел в разные стороны, распугивая утренних птиц и разнося благую весть.

Совсем замерзла старая богинка, но, чудо, не была словлена и даже не примеченный ею ранее охранник фирмы «Навь», проходя мимо, лишь буркнул ей, мол, напилась, так иди домой, тетка. Неужто не чуешь, как холодом сквозит от воды.

Сказал сонный, даже на икону чудную не взглянул, не приметил. Точно глаза ему кто отвел? Чудеса чудные, кому же глаза отводить-то, когда богинка здесь сама стоит и ресницами хлопает?

Впрочем, она-то может, и хлопает, а проморгал он ее вчистую, вполне мог взять с поличным, но не взял. Ее – замеченную в связи с тем берегом и находящуюся в белых списках архивов спецслужб.

Втихую перекрестившись, баба пошлепала домой, кутая заветную икону в платок и для верности сгибаясь в три погибели. Ее тяжелый, вечно беременный живот волохался, переваливаясь из стороны в сторону, мешая старухе идти.

Впрочем, к животу она давно уже привыкла. Непривычно было то, что ее не задержали и не отволокли в отделение, или хотя бы не оштрафовали…

Дивны дела твои, Господи!..

После долгожданной встречи с родителями Казик чувствовал себя изможденным и несчастным. Хотя многое прояснилось и для него, и для Ираиды Александровны. Узнанное пугало, и вместе с тем притягивало.

Так, первое, что потребовал Виктор, отец Казика, – уяснить доставившей ребенка по указанному адресу и спешащей воспользоваться своим шансом увидеться с мужем Ираиде Александровне, что и Казик, и Ираида Александровна, и Аня, и вообще все, кто столько лет окружал мальчика в потустороннем Петербурге – мертвецы. Это было сложно уразуметь даже взрослому человеку, не то что ребенку, но в конце концов Казик все же сумел понять.

Он не помнил лиц папы и мамы, и заверение, что те постарели на двенадцать лет, в то время как он, Казик, продолжал оставаться все тем же милым ребенком, пролетело мимо него. Не знал он и о том, что прошло так много времени. В приюте дни похожи один на другой, и ничего не меняется. Ранний подъем, умывание, завтрак, дурацкие игры, прогулки, занятия. Впрочем, Казик вот уже двенадцать лет находился не в Интернате, где детей учили бы по школьной программе, а все двенадцать лет пребывал в Доме ребенка, где год за годом плененные странным сном, имя которому забвение, нянечки самоотверженно учили своих воспитанников говорить и самостоятельно есть.

Впрочем, разум ребенка спал точно так же, как спали вечным сном окружающие его взрослые люди. Вопреки ожиданию, довод об изменениях, свойственных Миру Живых и неизменностей – Мира Мертвых, подействовал на Ираиду Александровну, которая и раньше замечала, как Васечка стареет без нее. Раньше «вдова» приписывала это изменение разлуке и отсутствию горячей пищи, теперь стало понятно, что на самом деле происходило. Василий Ермолаевич Вышитов, муж Ираиды Александровны, старел, болел и вскоре должен был умереть. Последнее известие взволновало даму и одновременно подняло настроение. Так что, уверовав в справедливость слов Виктора Казимировича, она погрузилась в раздумье о необходимости ремонта в доме, который следовало сделать в ожидании Василия.

В свою очередь, Виктор Казимирович уверил Ираиду Александровну, что пока она пребывала в блаженном неведении происходящего и знала, что муж ее умер, умри он на самом деле, они нипочем бы не встретились снова. Так как даже встреться они на улице, она не признала бы своего любимого в изрядно постаревшем спившемся сантехнике. Теперь она была вполне подготовлена к встрече с мужем, а значит, появлялся шанс.

С Казиком дело обстояло хуже, так как умерший по причине остановки сердца трехлетний мальчик не успел еще в своей короткой жизни обзавестись друзьями, которых теперь можно было бы предъявить ему в качестве доказательств того, что они-таки выросли, а он – нет. Поэтому в конце концов Казик согласился просто поверить родителям на слово, из любви, как верят мамам и папам все малыши. Рыдая на шее у мамы, Казик был вынужден признать правоту папиных слов и неизбежность нового расставания.

Принеся, таким образом, благую весть Ираиде Александровне, Виктор Казимирович попросил ее помочь пристроить до времени Казика к кому-нибудь из их умерших родственников, дабы не отягощать занятую новой идеей подготовки к встрече с любимым мужем Ираиду Александровну лишними хлопотами и ненужными тратами. В благодарность за помощь Казик торжественно обещал тетке выдавать ей каждый месяц по четыре черные монеты из своих запасов.

О том, как долго Казику придется жить в Загробном мире, Виктору Казимировичу было неизвестно. Со своей стороны, он мог сказать только то, что уже сказал Альберт Эйнштейн: «Энергия не исчезает, она лишь трансформируется», то есть, ничто не исчезает в мире и мирах, ничто невозможно уничтожить окончательно. Смерть – не конечная точка пути, а барьер, граница, через которую души перемещаются в новое для себя жилье. Эйнштейн верил в существование того света, потому что понимал – мы не исчезнем, а всего лишь претерпим изменения. А значит, Казик, Ираида Александровна и Аня, перестав жить в Мире Живых, попросту перебрались в Мир Мертвых, и теперь для того, чтобы уйти из Мира Мертвых и оказаться в Мире Живых, требовалось какое-то действо. Какое? Виктор Казимирович не мог назвать точно. Впрочем, не исключено, что такая возможность появится благодаря возросшему сознанию. Потому как вряд ли само энергетическое поле Мира Мертвых захочет долго терпеть в своем чреве людей, знающих правду. А стало быть, они будут вытеснены из его лона, родившись заново в Мире Живых.

– Солнышко мое, если будут спрашивать, где бы тебе хотелось родиться, пожалуйста, скажи, что в нашей семье, – заливалась слезами мама, – я еще вполне могу иметь детей и не побоюсь, даже если это произойдет через пять или десять лет, все равно! Только уж лучше, если побыстрее.

– Ах, я бы и сама с радостью начала все сызнова, – мечтательно всплескивала руками Ираида Александровна, умиляясь картиной счастливого семейства, – только вот, кто из добрый людей примет такую образинищу? Моя семья почитай уже сколько лет все на кладбище, в смысле… – она закашлялась. – А здесь, здесь у меня никого не осталось.