Alma - Эпизод 2. Антиканон

— Я не собираюсь брать интервью. У меня с собой нет даже деки с микрофоном.

— Тогда это еще хуже, чем я думал.

— Почему?

— Вы уже знаете все, о чем будете писать.

— Верно.

— Я бы не отказался быть в курсе.

— Почитаете новости в холонете через пару дней.

— Я не читаю новости.

— Даже когда там пишут о вас?

— Представьте себе. Или там пишут что-то такое, чего я о себе не знаю?

Падме повела бровями, изобразив на лице задумчивость деловой леди, планирующей провернуть удачную сделку на галактической бирже.

— Это тоже можно устроить.

— Спасибо, не стоит. Зачем вам скандал? Не холокомпании. Именно вам?

— О, мои цели избыточно честны. Я всего лишь хочу рассказать правду.

— Правдолюбие столичного журналиста — это что-то новое.

— Ничуть. Правду может оценить только тот, кто сам хорошо умеет лгать. Кто умеет лгать лучше нас? А вот для толпы правда всегда скучна и утомительна. Как полезная, но безвкусная пища. Другое дело, если подать ее под пряным соусом скандала.

— Ну, и причем тут я?

— Действительно, причем тут вы? Итак, что мы имеем: переворот в системе, резкая смена политического курса и флот на орбите. И, подумаешь, командир дредноута валяется в больнице с ранением головы и ноги. Кстати, я бы с удовольствием послушала вашу версию.

— Взял отвертку — хотел починить дроида…

— …а отвертка соскользнула по дюрастали и попала по лбу?

— Что-то в этом роде, — в голосе звучала язвительность. — Плохо помню.

— Так и запишем: А. Скайуокер плохо помнит обстоятельства боевого ранения.

— Как это «запишем»? Я вам ничего не говорил!

— И одна холограмма для наших читателей. Назовем ее так: «капитан лучшего дредноута флота Республики неплохо проводит время в госпитале».

Падме вытащила из кармана миниатюрную камеру.

Едва она успела нажать на спуск, как почувствовала, что камеру уже выхватили, а ей самой не удается даже пошевельнуться.

— Вы всегда заламываете женщинам руки?

— А вы как думаете?

— Думаю, вам просто нравится изображать раненого хищника в засаде.

— Очень.

Она почувствовала, что не может не смеяться: слишком абсурдна была ситуация, слишком несерьезен был тон человека, отобравшего у нее камеру и сейчас державшего ее в стальном захвате, слишком неровным было его дыхание, словно он и сам прилагал невероятные усилия, чтобы не рассмеяться.

— Я больше не буду. Поговорим серьезно.

Она забралась на кровать с ногами и прислонилась к стене, затем обхватила колени руками.

Скайуокер сидел рядом, тоже прислонившись к стене. В руках он вертел трофей.

Если быстро протянуть руку, подумала Падме, можно выхватить у него камеру. Если не получится, он опять схватит меня за руку…

— Поймите, если бы ваша холограмма была всем, ради чего я здесь, то я могла сделать это еще вчера.

— Вы и вчера были здесь? — он повернулся к ней и сделал вид, что ужаснулся. — Когда?

— Когда вы на пару с джедаем гуляли по госпиталю, а потом пришли в рекреационную комнату. На вас был прелестнейший зеленый халат. Не волнуйтесь, пижама вам тоже идет.

Они быстро обменялись взглядами — достаточно красноречивыми.

Эту фразу она сказала самым комичным тоном, на который была способна — и все же говорила чистую правду. Во множестве тощих задохликов — или наоборот, мягоньких толстячков — мужчину можно распознать только при наличии дорогого и хорошо пошитого костюма, скрывающего любые недостатки телосложения. Сидящего перед ней человека пижама ничуть не портила: слишком четкими были линии тела под свободно падающей тканью.

— Вы тоже просто шикарно выглядите в белом халате.

— Вчера я тоже была в белом. Но вы меня, конечно, не заметили?

— Не узнал.

— Мой дорогой капитан второго ранга…

— … первого.

— Хорошо, первого. Ну так вот, это ваши проблемы.

— Они легко могут стать вашими.

— Каким образом?

— А вы не догадываетесь, что ваши интересы могут не совпасть с интересами службы безопасности Республики?

— СБ, скорее всего, засекретило операцию. И ваше участие в ней тоже.

— Я не участвовал ни в какой…

— Вот-вот! Спецслужбы всегда делают вид, что они не при чем. Кстати, они не разрешили никому из журналистов проникнуть на территорию гостиницы.

— И правильно сделали.

— Нет, неправильно. Именно поэтому мне было нечего делать. Именно поэтому я заинтересовалась госпиталем. А если тут еще джедай вертится…

— Джедай служит… ситх! Джедай выполняет свою миссию на борту «Виктории».

— «Виктория» на орбите, а рыцарь здесь. И вот когда он вчера заглянул в рекреационную комнату и спросил о вас, знаете… можете считать это женской интуицией, но выглядел он так, словно был вам чем-то обязан. Анакин, — сказала она и вдруг подумала, что первый раз за свое пребывание здесь назвала его по имени, — мне очень сложно представить, чтобы кто-то из Ордена хотел бы иметь с вами дело.

— Наши симпатии взаимны.

— Это вы о ком?

— Я об Ордене, а вы о ком?

— А я о конкретном рыцаре.

— Может, вам лучше у него взять интервью?

— Ооо, — протянула Падме. — Обычно принято посылать к ситху. А вы меня только что послали к джедаю.

— Пора менять традиции.

— Верно. Кстати, как его зовут?

— Вот у него и спросите.

— А впрочем, не важно. Орден все равно не обратит внимания ни на какой скандал в СМИ. Значит, нашего джедая можно назвать любым именем.

— Например?

— Сейчас вспомню… Двенадцать лет назад я была знакома с парочкой рыцарей. Одного из них звали Кеноби.

Скайуокер не смог скрыть улыбки. Он снова вертел камеру в руках, нажимал на кнопочки и при этом — словно нехотя — улыбался.

— Неужели я угадала?

— Допустим.

— Ну, теперь мне все ясно.

Он, наконец, перестал мучить несчастный прибор, пристроив его на кровать рядом с собой — только с другой стороны, куда Падме никак не смогла бы дотянуться. Затем, сложив руки на груди, снова повернулся к ней.

— Зато мне ничего не ясно.

— Система собиралась выйти из состава Республики и вдруг все разом поменялось. Значит, не обошлось без вмешательства СБ или Ордена. Вот уже три дня, как республиканские силы празднуют победу. Обошлись «малой кровью»: пострадал только капитан дредноута, без помощи которого Орден никак не мог завершить операцию. Материала для статьи мне хватит.

— Я все равно не понимаю, что вы собираетесь написать.

— Правду.

— Это вы уже говорили. Можно конкретнее?

— Правду, которой никто не поверит. Так что я, — томный вздох с подчеркнутой наигранностью, — обречена на поражение в глазах масс. Материал вызовет ажиотаж. Предположу, что на неделю весь Корускант забудет о светской жизни, о политиках и сенаторах, и будет говорить только об армии и только о некоем А. Скайуокере. А потом ажиотаж утихнет… Люди начнут искать логику и не найдут, а потом усомнятся в моем откровении. Мы ведь не знаем настоящих причин, по которым капитан дредноута самолично полез решать политические проблемы, а наш упрямый герой об этом рассказывать не хочет.