Сергей Дубянский - Арысь-поле

— Должны быть, — Вадим открыл дверь и его поразила тишина — будто воздух стал густым и неподвижным, не пропускавшим никаких посторонних звуков; казалось, даже перемещаться, преодолевая его сопротивление, будет сложно.

Но выпрыгнув из машины, Вадим обнаружил, что воздух абсолютно обычный, только раскаленный уже выползшим в зенит солнцем, а тишина… Видимо, случайно они поймали секунды затишья, иногда возникающее даже среди самой страшной бури. Вадим глубоко вдохнул запах сена и перегретой земли — такой русский, такой знакомый какой-то внутренней памятью. За забором замычала корова; из поднебесья ей ответила птица, и тут же послышалось жужжание коричневого жука, опустившегося на капот джипа. Все сразу встало на свои места — купол тишины распался, обнажив наполненный звуками мир.

— Сделано на совесть, — Слава провел по теплой, гладкой древесине забора, в котором не просматривалось ни единой щели, — у меня на даче хохлы лепили, так палец пролезает.

— Не думаю, чтоб он хохлов нанимал… — Вадим первым свернул за угол и увидел, что в заборе отсутствует несколько досок, образуя довольно широкий, не закрывающийся проход.

— Почти коммунизм, — заметил Слава.

— Думаешь, такие у него ворота? По-моему, он чинит забор.

— Все может быть, но это не наши проблемы.

Дойдя до прохода, они заглянули внутрь. Дом являл собой массивный сруб с мощной дверью и узкими окнами без занавесок; за ним виднелся домик поменьше, невидимой снаружи. Через его открытую дверь, в полумраке угадывалось шевеление большого животного, которое быстро рассекретило себя, выдав очередное «му-у…» Справа от дома, на поросшем травой бугорке, стоял странный серый камень. Скорее всего, он был старым, потому что грани стерлись, а поверхность покрылась широкими раковинами. Чувствовалось, что когда-то он являлся некоей скульптурой, однако сейчас уже трудно было понять, кого она изображала.

— Вот тебе, идол, — сказал Слава тихо, — и, вон, еще один.

Вадим повернул голову. С другой стороны дома, на таком же бугорке тоже стоял камень — поновее, и изображение на нем проступало более четкое. Судя по груди, это была безрукая женщина, только голову к ней почему-то приделали коровью, с тупыми короткими рогами и длинным высунутым языком. Существо получилось, вроде, смешным, но в массивной морде и выпученных глазах читалось упрямая мощь.

— О, блин!.. — Вадим почесал затылок, — ты у нас историк. Знаешь, кто это?

— А у них этих богов миллион, и в каждой деревне свои.

— Значит, сейчас спросим. Если, конечно, с нами захотят разговаривать, — сделав несколько осторожных шагов, он остановился уже внутри участка, — что твой английский парк — скульптуры, лужайки… фонтана, вот, не хватает…

Из «коровника» появился высокий босой старик с растрепанной седой бородой. Его смешные штаны, похожие на шаровары, едва доходили до щиколоток, а седые, всклокоченные волосы, делали похожим на героя народных сказок. Несмотря на худобу, он не казался хилым — наоборот, создавалось впечатление, что он весь свит из мышц.

— Точно, волхв… — прошептал Вадим.

Взгляд старика замер на гостях, но в нем не появилось, ни удивления, ни какого-либо другого чувства — он продолжал пребывать в своих мыслях, но, тем не менее, двинулся навстречу.

— Здравствуйте, — Вадим решил не дожидаться вопросов, на которые, по любому, придется отвечать, — привет вам от Анны Никифоровны из Дремайловки. Знаете такую?

Маска на лице волхва шевельнулась.

— Жива, старая ведьма, — произнес он совершенно беззлобно.

— А она что, ведьма? — вступил в разговор Слава.

— Она?.. Она просто глупая женщина, — голос волхва казался на удивление молодым. Вадим подумал, что если б услышал его по радио, то никогда б не догадался, что принадлежит тот древнему старцу, — и чего она хочет? — взгляд волхва оставался угрюмым, и Вадим подумал, что с Анной Никифоровной у него связаны не самые приятные воспоминания.

— Она ничего не хочет, — на всякий случай, заверил он, — она просто сказала, что мы можем поговорить с вами на одну интересующую нас тему.

— Идемте в горницу, — волхв направился к дому; за ним Слава, и последним зашел Вадим.

В первый момент создалось впечатление, что они попали в музей крестьянского быта — русская печь с круглым сводом и чугунок внутри; рядом стоял ухват; полати завешены пестрой тряпицей; дощатый стол (без скатерти); такие же лавки вдоль стены; на столе глиняная кринка; на стенах пучки трав. Все это было таким чистым и ухоженным, как в настоящем музее.

— Присаживайтесь, — волхв говорил на современном русском языке, что как-то не вязалось с экзотикой старины.

Гости сели, а хозяин, не обращая на них ни малейшего внимания, вышел в другую комнату и прикрыл за собой дверь.

— Как тебе? — Вадим повернулся к Славе.

— Нормально. Человек со своим укладом. Это лучше, чем милостыню просить.

Волхв вернулся, неся в руке блюдечко с молоком; поставив его посреди комнаты, он неожиданно засвистел, сложив губы трубочкой и прикрывая рот рукой, что придавало звуку особенный глуховатый тембр. Из угла появилось существо, напоминавшее, покрытую бородавками грязно-зеленую ящерицу с когтистыми короткими лапами. Подбежав к блюдцу, уродец ткнулся в него непропорционально большой головой, а глаза его продолжали изучать чужаков, и при этом медленно вращаясь.

— А это кто? — спросил Вадим.

— Это мой ужик, — волхв поднял голову, — нравится?

— Как-то не сильно похож он на ужа, — Слава с сомнением покачал головой.

— Я разве сказал «уж»?

— Ну, «ужик». Ни хрена себе зверь…

Волхв не ответил. Он опустился на колени, и так стоял, склонив голову, пока ужик не оторвал от пустого блюдца безобразную морду и не исчез в своем углу.

— Ужик, — волхв поднялся, — бог этого дома. Он будет охранять его, пока стоит дом, — и вышел, унося блюдце.

— Миленькие у него боги, — заметил Вадим.

— Мы что, приехали культурологией заниматься? У нас совершенно конкретный вопрос.

Когда волхв вернулся, Слава решил, не теряя времени на ерунду, сразу переходить к делу.

— Послушайте, — сказал он, — мы не отнимем много времени. Расскажите, что вам известно о Чугайноском хуторе и его хозяевах.

— Чугайновский хутор?.. — волхв сел, и впервые Слава почувствовал, что он смотрит конкретно на него, а не в пространство, — о Чугайновском хуторе я знаю все.

Ответ был настолько исчерпывающим, насколько и неопределенным.

— А о Насте Чугайновой вы что-нибудь знаете?

— Что это вы вспомнили о ней? — Волхв перевел взгляд на Вадима, задавшего вопрос, и тот прижался к стене, испытав реальное физическое давление, — вас тогда еще на свете не было.

И тут Вадим произнес фразу, которой секунду назад и в мыслях у него не было.