Сергей Дубянский - Арысь-поле

— Катька, давай, — сказала она, — это здорово.

Посмотрев на подругу с удивлением, Катя пробормотала:

— Ну, девки, вы даете, — но тоже стала раздеваться.

Звуки внутри стихли. Вадим решил, что подготовительная работа закончена, и сейчас начнется самое интересное. Ему безумно хотелось войти в дом, но внутренний страх (который до этого был лишь боязнью оказаться под падающими балками или сломать ногу на гнилом полу) стал всеобъемлющим и беспричинным, путающим сознание и не позволяющим сделать вперед ни единого шага. Казалось, приблизься он к дому хоть на метр, и голова взорвется — вроде, за невидимой границей действует совершенно другая сила тяготения, и, вообще, все совершенно другое, неприспособленное к человеческому организму. Он стал отступать, не сводя глаз с дома, пока путь не преградил его же «Форд», на котором они приехали; спрятаться в нем показалось Вадиму лучшим вариантом. Он быстро юркнул в салон и тихонько закрыл дверь. Из машины был прекрасно виден дом, и в тоже время, добрый послушный мотор давал чувство защищенности, ведь стоило повернуть ключ…

Вадим открыл окно, вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило, то есть, абсолютно ничего — даже природа затаилась в ожидании. За временем он не следил, поэтому не мог сказать, когда свет в доме сдвинулся и стал приближаться; потом на крыльце появились три обнаженные женские фигуры, перепачканные грязью. …Сейчас этот маразм закончится, — подумал Вадим с облегчением. Главное, его радовало, что во внешнем мире ничего не изменилось — по-прежнему стояла спокойная, безветренная ночь; ни один листок на дубе не шелохнулся, даже река замерла и перестала плескаться о берег.

— Мне нужен живой огонь, — произнесла Лена громко.

Три фигуры спустились с крыльца и вышли за пределы хутора. Катя молча направилась к догоравшему костру, а Аня с Леной, освещавшей дорогу, медленно двинулись к реке.

Присев на корточки, Катя принялась сгребать руками малиновые угли; при этом лицо осветилось, и Вадим увидел ее глаза — пустые и остекленевшие. …Блин, она, как зомби! Небось, даже не осознает своих действий!.. А если сейчас помешать ей, возможно, разрушится вся эта бесовская фантасмагория?.. но он чувствовал, что не в состоянии, ни закричать, ни двинуться с места. Какая-то непонятная сила сковала его вместе со всей окружающей природой. …Наверное, и с рекой, и с дубом то же самое, — решил он, — если повернуть ключ зажигания, то и машина не заведется… Мгновенно его охватил ужас — вроде, жизненная субстанция, называемая душой, устремилась вниз, катясь по каменной лестнице, и с каждой ступенькой выбраться обратно ей будет все труднее…

В оцепенении Вадим смотрел, как Катя собрала полные горсти углей, поднялась и пошла к реке, неся их в вытянутых руках, как плакатный Прометей. Она ступала осторожно, не отрывая взгляд от своих светящихся рук, и когда спустилась на берег, Вадим с удивлением увидел, что угли не только не погасли, а, наоборот, прямо у нее в руках(!) появились яркие языки пламени.

У самой воды была уже сложена кучка хвороста. Катя аккуратно раскрыла ладони, и угольки посыпались вниз, выдохнув в черное небо россыпь крохотных искр. Огонь начал медленно расти. Лена погасила фонарик. Все трое замерли над костром; блики плясали на их телах, и Вадиму показалось, что грязь — это вовсе не грязь, а боевая раскраска; не хватало только копий, колец в носу и боя там-тамов, чтоб почувствовать себя участником африканского сафари.

Неожиданно вся группа задвигалась. Откуда-то появились палки, которые тут же вспыхнули тяжелым, коптящим пламенем. Каждая из участниц воткнула свой факел в землю, а Лена вошла внутрь образовавшегося треугольника, опустилась на колени и склонила голову.

С первыми завывающими звуками ее голоса вдруг зашелестел дуб, а из деревни донесся жуткий собачий вой. Вадим тут же вспомнил рассказ Славки; к тому же над рекой поднялись уже знакомые огоньки, которые вновь стали складываться в женскую фигуру, как перед тем страшным ливнем. …А если все повторяется?.. Вадим испугался, что девчонок унесет в реку, как Валентину Чугайнову, но и сделать ничего не мог.

Огоньки концентрировались над костром. Сидя в машине, он не мог почувствовать налетевшего порыва ветра, и видел только, как резко склонились к воде кусты и Катины волосы волной взлетели над плечами. Порыв стих также внезапно. Вадим не верил своим глазам — силуэт, обрисованный огоньками, постепенно обретал цвет человеческой кожи.

Метнувшись к реке, Аня зачерпнула полные пригоршни воды, протянула их проступавшей из ночи девушке, и та принялась жадно пить, набирая еще и объем. А Лена продолжала стоять среди факелов и бормотала-бормотала без остановки, даже не глядя на происходящее.

Девушка опускалась точно в костер, но едва коснувшись огня, сделала шаг в сторону и встала на землю. В этот момент смолк собачий вой и наступила полная тишина. Лена, прекратив бормотать, подняла голову, облизнула пересохшие губы… Рядом с костром стояла Настя Чугайнова, только очень бледная, как недопроявленный негатив, но, без сомнения, это была она или, по крайней мере, ее физическое тело.

Настя медленно повернула голову, обводя взглядом замерших девушек. Сначала она подошла к Кате, обняла ее, поцеловала долго и сладостно, словно втягивая в себя. Языки костра стали уменьшаться, приобретая голубоватый оттенок. Вадим видел, как Катино тело расслабляется, голова откинулась назад, колени стали подгибаться, как в замедленном кино; и когда Настя, наконец, отпустила ее, Катя медленно осела на землю, типа надувной игрушки, из которой выпустили воздух. Костер стал совсем маленьким, но факелы по-прежнему горели довольно ярко, и Вадим видел, как Настя повторила процедуру с Аней, только на этот раз никаких видимых изменений вокруг не происходило, если не считать того, что рыба стала активно плескать, разом поднявшись к поверхности. Встав с колен, Лена подошла к своему творению.

— Ты больше не Арысь — поле. Ты не забыла, как тебя зовут?

— Я помню — меня зовут Настя, и я люблю тебя.

— Я тебя тоже люблю, — Лена обняла ее — в этот момент погас первый факел.

Настя улыбнулась в ответ, но как-то робко; попыталась освободиться от объятий, однако движения ее были слишком неуверенными, зато Лена прекрасно владела собой. Ее губы уверенно прильнули к Настиным, но это совсем не походило на «розовую» любовь, и, вообще, на ласку — будто она просто выполняла свою работу.

Погас второй факел, и стало гораздо темнее. К этому моменту Настя, похоже, начала просыпаться от долгого сна; с силой стиснула свою воскресительницу, увлекая ее на землю вместе с собой. Это уже походило на страсть.