Нил Шустерман - Нераздельные

Узкий диапазон частот, высокая антенна. Необозримые кукурузные поля. Кукуруза заполонила Средний Запад. Вся американская глубинка теперь сплошной генетически измененный маис. Маис для масс.

Машина с группой из пяти человек сворачивает с проселочной дороги. Они вооружены пушками, полученными от деятелей, которые снабжают, платят и управляют людьми, стоящими за движением хлопателей. Теперь это оружие используется с целью прямо противоположной той, для которой его предназначали богатенькие поставщики. Какой бы ни была эта их цель.

Пятерка всегда осмотрительна в выборе своих объектов — маленьких радиостанций, вещающих из загаженных углов в захудалых поселках, а еще лучше — вообще из ниоткуда. Ну вот как эта, примостившаяся на краю кукурузного поля. Чем дальше на отшибе, тем лучше. По их расчетам, местному шерифу понадобится минимум девять минут на полной скорости, с ревущей сиреной, чтобы добраться сюда из кафешки, где он в настоящий момент вкушает завтрак.

Они едут на минивэне, об угоне которого еще не заявлено в полицию. Другого выхода не было. Времена испытаний превращают порядочных ребят в преступников, а преступников — в убийц. К счастью, в компании, о которой речь, настоящих преступников нет. Наверно, именно поэтому они входят в парадную дверь, а не пытаются пролезть через черный ход.

— Всем доброе утро! Я счастлив сообщить, что сегодня ваш первый перерыв на кофе начнется несколько раньше обычного.

Когда ты входишь в скромное учреждение с пушкой, судя по виду, снятой с палубы линкора, оказать сопротивление не отважится никто. Заряжено твое оружие или нет — неважно. Вообще-то один из стволов заряжен — на самый крайний случай.

— Мой сотрудник, может, и меньше своего пулемета, но он парень — огонь. То есть в случае чего сначала поливает огнем, потом думает. Так что я бы на вашем месте не делал резких движений.

Служащие радиостанции, эти диванные вояки, воображающие себя героями покруче персонажей любого телесериала, немеют и застывают на месте, воздев руки к потолку, наподобие безгласных статистов в тех же сериалах.

— Будьте любезны удалиться в подсобку, там хватит места на всех. Можете захватить с собой блокноты; напишете душераздирающие мемуары о страданиях, которые вы претерпели от наших безжалостных рук.

Кое-кто пытается незаметно набрать номер на телефоне в кармане. Этого и следовало ожидать.

— Сделайте одолжение — звоните и просите помощи. Само собой, все исходящие сигналы нами заблокированы, но кто мы такие, чтобы лишать вас последней, пусть и ложной надежды?

Незваные гости запирают служащих радиостанции в тесной подсобке, где те и развлекаются, как могут: главный менеджер кипятится, секретарша плачет, а остальные хватают со стеллажа чипсы и шоколадки и нервно поглощают их, размышляя о высоких философских материях, например, о собственной смертности.

Тем временем налетчики подсоединяются к широкой радиовещательной сети, тем самым увеличивая дальность сигнала на тысячу миль, и вещают в течение целых пяти минут. Неплохо для полудесятка беглых расплетов.

Покидая захваченную территорию, они незаметно отпирают подсобку. Служащие радиостанции обнаруживают, что свободны, только минуту спустя. Робко, словно черепаха из панциря, они выглядывают из каморки. В аппаратной пусто, но передача продолжается. Нельзя же подвергать станцию мукам радиомолчания, это слишком жестоко. Поэтому в эфир транслируется песня, которую группа Хэйдена оставляет повсюду в качестве подписи. Бархатистый голос струится в радиоволнах:

«Ты стала частью меня…» [22] I’ve got you under my skin — (букв. «Ты проникла мне под кожу») песня Коула Портера, особо известная в исполнении Фрэнка Синатры.

В резервации арапачей дни приходят и уходят незаметно. И не скажешь, что жизнь здесь проста — где в современном мире можно найти простую жизнь? Но она необременительна. Избрав изоляцию, арапачи успешно защитили свой способ существования, обеспечив себе безопасность и душевное здоровье в больном мире. Поскольку они самые богатые из всего союза племен, кое-кто называет их «обществом закрытого типа» по аналогии с престижными жилыми поселками, обнесенными стеной, куда простым смертным ходу нет. Арапачи не слепы, видят, что творится за воротами, но это где-то далеко, за тридевять земель, и их не касается.

Естественно, всякая попытка сократить «тридевять» хотя бы до «три-восьми» встречает мощное противодействие. И все же Лев полагал, что в его силах было изменить положение вещей. После всего, что ему довелось пережить, он все равно не готов примириться с разочарованием. Может, именно это и делает его человеком? А может, в этом заключается его изъян, причем, опасный?

Заперев дверь, Лев становится перед зеркалом в ванной комнате в доме Таши'ни и смотрит в глаза своему отражению, пытаясь нащупать связь с другой версией самого себя. С тем, кем он был, кто он сейчас и кем он еще может стать.

Кили колотит в дверь, нетерпеливый, как все двенадцатилетки.

— Лев, ты что там, уснул? Мне тоже надо!

— Иди в другую ванную.

— Не могу! — ноет Кили. — Моя зубная щетка здесь!

— Возьми чужую.

— Ф-фу-у!

Кили топает прочь, и Лев возвращается к прежнему занятию. Чем дольше он изучает себя в зеркале, тем менее знакомым кажется ему его лицо. Так бывает, когда слишком долго крутишь в голове какое-нибудь слово — оно полностью утрачивает смысл.

Всегда, когда Леву было к чему стремиться, когда перед ним стояла четкая и ясная цель, он вкладывал в ее достижение всю душу. В дни, когда он еще не утратил своей невинности, он до самозабвения увлекался бейсболом. Ударить по мячу, поймать, убежать… Даже в свою бытность хлопателем Лев старался превзойти самого себя, стать примером беззаветного служения делу. Имеется в виду, до того момента, когда отказался взрываться.

Итак, Совет племени непоколебим, как гранит. Лев проиграл схватку. Арапачи не вступят в войну против расплетения. Будут и дальше закрывать глаза на проблему.

Коннор называл его наивным, и был прав. Несмотря на все выпавшие на его долю испытания Лев по-прежнему, возможно, и глупо, питал надежду, что разум и решительность победят. «Ты всего лишь один мальчик, с одним голосом, — внушала ему Элина после поражения в Совете. — Не пытайся больше изображать из себя хор, не то потеряешь этот голос, и кто тогда услышит тебя?»

Она обняла его, но он не ответил на ее жест. Он не желал, чтобы его утешали. Это его гнев, и он не позволит его погасить! Он должен поддерживать в себе этот огонь, потому что, как знал Лев, из его неистовства может вырасти нечто новое. Нечто более действенное, чем какая-то жалкая петиция.