Нил Шустерман - Нераздельные

Иностранец садится рядом и участливо поглаживает Рису по спине, а у той даже нет сил, чтобы отпрянуть.

— Меня зовут Дюван, и пока ты на моем попечении, тебе не будет причинено вреда. — Он достает из мини-бара около кровати банку клуб-соды и дает Рисе глотнуть. — Я понимаю, слишком много всего тебе пришлось сейчас переварить, вот желудок и не справился. — Он отдает ей банку с напитком. — Не беспокойся, сейчас пришлю кого-нибудь убрать здесь. А пока я должен заняться делами. Отдыхай, Риса. Мы еще поговорим, когда ты окончательно придешь в себя.

Дюван направляется к двери, но на самом пороге оборачивается:

— Если тебе опять станет нехорошо, думаю, стоит выглянуть в окно — поможет.

Как только он скрывается за дверью, Риса перекатывается на другой край кровати и дергает занавеску. За ней обнаруживается окно, но вовсе не такое, какое она ожидала увидеть. Оно овальной формы, а за ним — облака. И больше ничего.

Не тратя лишних слов: Антонов АН-225 «Мрия» — самый большой летающий объект из когда либо построенных человеком. Шесть двигателей огромного грузового самолета могут похвастаться б о льшим числом лошадиных сил, чем вся наполеоновская кавалерия. Сдвинуть гору? Этому самолету такая задача по плечу. Их построили всего два. В первом разместился музей авиации Украины. Второй принадлежит богатому чеченскому предпринимателю Дювану Умарову, который в настоящее время ведет переговоры о покупке первого.

Снаружи самолет похож на Боинг 747, страдающий ожирением. Однако попав в его обширный пещерообразный трюм, приготовьтесь испытать чувство сродни религиозному восторгу: своды возвышаются над вами с захватывающей дух торжественностью собора, который к тому же может поднять вас миль на восемь ближе к царствию небесному.

Однако внутреннее пространство «Леди Лукреции», как Дюван окрестил самолет, утратило свою изначальную пустоту. Интерьер подвергся тщательной перепланировке, и теперь на борту помещается как роскошная резиденция, так и целый заготовительный лагерь во всей его функциональности. Самолет приземляется только для заправки горючим и расплетами, поставляемыми всемирной сетью орган-пиратов, созданной Дюваном, да для выгрузки продуктов расплетения, ценность которых во много раз больше, чем жизнь детей-доноров.

В последнее время Дюван почти постоянно в полете. Его враги не знают жалости, поэтому лучше не задерживаться на одном месте; ко всему прочему, уникальный, можно сказать, бесценный груз, который несет сейчас «Леди Лукреция», требует его личного надзора. Он может гордиться — Коннор Ласситер достался ему , а не американской Инспекции по делам молодежи и не подлой Да-Зей! Дюван будет оставаться на борту и пристально следить за ходом дел, пока драгоценность по имени Коннор Ласситер не пойдет с молотка, а его органы не будут доставлены счастливым покупателям.

Проснувшись в следующий раз, Риса чувствует себя немного крепче. Теперь у нее достаточно сил, чтобы исследовать свое непосредственное окружение. Дверь в спальню, само собой, заперта снаружи. Выглянув в окно, девушка видит, что они по-прежнему где-то в поднебесье и что сейчас то ли утренние, то ли вечерние сумерки. Риса понятия не имеет ни о времени суток, ни в каком она часовом поясе.

У противоположной стены для нее приготовлен столик с едой: легкие закуски, слоеные пирожные, все такое. Риса ест, перебарывая желание отказываться от всего, что ей здесь предлагают.

Делец возвращается. Он доволен, что Риса поела, отчего девушке тут же хочется выблевать все обратно прямо ему в рожу.

— Если хочешь, я мог бы показать тебе самолет, — предлагает Дюван.

— Я пленница, — бесстрастно напоминает Риса. — Разве пленников водят на экскурсии?

— У меня нет пленников, — возражает он. — У меня гости.

— Гости? Вот как вы называете детей, которых отправляете под нож?

Он вздыхает.

— Нет, их я никак не называю. Видишь ли, если бы я их как-то называл, это сделало бы мою работу намного тяжелее.

Он протягивает ей руку, но Риса уклоняется.

— И почему же это я «гость», а не одна из этих несчастных?

Дюван улыбается.

— Ты, наверно, будешь приятно удивлена, Риса, но мои клиенты заинтересованы в тебе corpus totus. То есть в совокупной личности. Разве не чудесно, что из всех находящихся на борту расплетов ты единственная, кто стоит дороже целиком, чем по частям?

Почему-то Рису это не утешает.

— Что это за клиенты, которые хотят купить кого-то corpus totus?

— Богатые люди с наклонностями коллекционеров. Например, один саудовский принц просто одержим тобой. Предложил начальную цену в несколько миллионов.

Риса пытается скрыть отвращение.

— Надо же.

— Не волнуйся, — говорит Дюван. — Я меньше заинтересован в этой сделке, чем ты, возможно, думаешь.

Он снова протягивает ей руку, и снова Риса отказывается ее принять. Однако она встает и идет к двери.

— Наша экскурсия на многое раскроет тебе глаза, — говорит Дюван, распахивая дверь. — А по дороге можешь тешить себя планами побега и воображать различные способы моего убийства.

Впервые за все время она смотрит ему прямо в глаза, слегка шокированная, потому что именно об этом она как раз сейчас и думала. В ответ он одаривает ее взглядом куда более теплым, чем ей бы хотелось.

— Не удивляйся, — говорит он. — Ну как же мне не знать, о чем ты в настоящий момент думаешь?

Если бы не ровный гул моторов и редкие турбуленции, было бы невозможно поверить, что все это помещается в одном-единственном самолете. Дверь спальни выходит в большую сводчатую гостиную, простирающуюся на всю ширину воздушного судна. Обстановка проста: диванная группа, обеденный стол и мультиэкранный развлекательный центр.

— Кухня и продуктовый склад внизу, — поясняет Дюван. — Шеф-повар у меня мирового класса.

В дальнем конце, доминируя над всем пространством, возвышается нечто невероятное. Рисе требуется несколько минут, чтобы понять, что же это такое. Это музыкальный инструмент. Орг а н наподобие церковного, вот только вместо сияющих латунных труб — лица. Десятки лиц.

— Впечатляет, правда? — с гордостью произносит Дюван. — Я приобрел его у одного бразильского художника, который сделал карьеру на работах с человеческой плотью. Он утверждает, что своим творчеством протестует против расплетения, но позволь спросить: как этот протест согласуется с тем, что он использует в своих произведениях продукты расплетения? [23] Об этом художнике, Паулу Рибейру, и его «Органическом органе» упоминается в предыдущем романе цикла «Обделенные душой».

Рису тянет к инструменту, как зеваку к месту автокатастрофы. Она видела этот орган раньше! Во сне. То есть, она думала, что это сон — один и тот же, возвращающийся много раз. Только теперь девушка понимает, что сон имел своей основой реальность. Должно быть, она видела этот инструмент по телевизору, хотя и затрудняется сказать когда.