Андрей Столяров - Монахи под Луной

Только почему – Слон-девица? Никакой Слон-девицы, разумеется, не было. Это говорила мне Джеральдина, – восседая на стуле и небрежно закуривая. Патлы солнечным нимбом вздымались над ней. В ямке горла созвездием рдела прыщеватость. В комнате был совершенный бардак. Рюмки, перья, раскиданные подушки. Чей-то скомканный галстук намокал в огурцах. А на узком диване, прикрытые пиджаком, беззащитно и нежно светились обросшие ляжки Мунира.

Сама Джеральдина была – абсолютно раздетая. Некрасивая. Тощая. С сигаретой во рту. И качала ступней с отвисающим шлепанцем. А когда убедилась, что я прихожу понемногу в себя, то спокойно и медленно опустила колено.

– Хочешь? – вскользь предложила она. И – не слыша ответа, сказала. – Напрасно не хочешь. Я могу быть полезной. Ты это учти. А случайные отклонения – поощряются. Между прочим, ты, кажется, ищешь донос? Так бумаги – на тумбочке, под телевизором…

И она показала – густым педикюром ногтей. Лак алел, будто кровь, омочившая пальцы.

Я невольно осекся:

– С чего ты взяла?

И тогда Джеральдина пожала плечами.

– Как – с чего? Сценарий, круговорот. Или ты полагаешь, что движешься самостоятельно ? – Две секунды, прищурясь, она изучала меня, а потом вдруг заперхала хриплым противным смешком. Как змея. – До чего же ты все-таки глуп…

Заостренные груди ее дрожали. А в подвздошье, стянувшись, темнело коричневое пятно.

Вероятно, не следовало обращать внимания.

Я пошарил на тумбочке и действительно обнаружил бумаги. Точно жгучая молния опалила меня. Вот оно, – крупным почерком, на трех папиросных страницах:

«…выше среднего. Глаза – водянистые, голубые. Нос – приплюснутый, широкой неправильной формы. Уши – круглые. Лоб – с небольшими залысинами. Череп – скошенный. Волосы – светло-каштановые. На контакт согласился довольно охотно. Расхождения со сценарием – не более четырех минут. Предварительное собеседование – в кафе. Адрес: Кирочная – 24. Наблюдения, тайной записи – не было. При контакте держался непринужденно. Чрезвычайно свободно рассказывал о себе. Компромат в биографии, однако, не выявлен. Вероятная болевая точка – ребенок. К деньгам, видимо, равнодушен. Не выказывал особого пристрастия к алкоголю, не имеет поддержки в верхах. Цель работы ограничена командировкой. Никаких элементов прикрытия – нет. По характеру – общительный, легкий. К женщинам проявляет повышенный интерес. Вся дальнейшая разработка поэтому велась на „объекте“ Дровяная – 14. Не сразу пошел на интим. Колебания, видимо, связаны с излишней поспешностью. Был предложен обычный экспресс-вариант. Сексуальные аномалии, к сожалению, не присутствуют. Из набора возможностей предпочитает „наив“. Тем не менее, выявлены некоторые доминанты. Волевого начала в характере нет. Честен. Слаб. Не способен к реальному сопротивлению. Поведение в обществе по типу – „интеллигент“. Мера принципов – чисто интуитивная. Безотчетно выходит на компромисс. Нерешителен. Робок. Активность в политике исключается. Безусловно отсутствует самоконтроль. В экстремалях часты непредсказуемые поступки. Вероятно, сохраняется остаточная мораль. При попытках давления – отчетливая настороженность. Защищенность сознания относительно невелика. Это, видимо, тоже – открытая болевая точка . Вероятно, – достаточно превентивных мер. В крайнем случае – простое физическое воздействие…»

Мягкий тонкий листочек трепыхался у меня в руках. Текст был абсолютно другой, только это не имело никакого значения. Вообще ничего не имело значения . Крылья Хроноса шелестели над головой. Распадался Ковчег. Продолжалось смещение эпизодов. Покрасневшая Лида неожиданно появилась из ванной и стянула цветастый домашний халат, с отвращением бросив его на спинку стула.

– Ты – слабый, слабый, слабый человек, – очень быстро сказала она. – Ты все время спотыкаешься на мелочах. Вероятно бы следовало отправить тебя в Листвяги. Если бы тебя возили в Листвяги, ты бы перестал спотыкаться на мелочах. В этом смысле Листвяги приносят прозрение. Начинаешь иначе и думать, и двигаться. Потому что они делают с нами все, что хотят. Понимаешь: они делают с нами все, что хотят. Мы для них – будто гусеницы или сороконожки. Пауки, насекомые, мелкие твари. Одураченные, ползающие в щелях. Бесконечно тупые, безглазые. Ты ведь не пожалеешь – сороконожку? А они , точно боги, царят над нами. Все в этой стране принадлежит только им . Земли, воды, растения. Жизнь, судьба, – даже воздух, которым мы дышим. Это они устанавливают для нас законы. Сами они им не следуют , но зато устанавливают для нас. Чтобы мы не выкапывались из щелей. Все – для тихих безмозглых сороконожек. И поэтому нельзя спотыкаться на мелочах. Эти мелочи рубят, как гильотина. Лучше просто – скользить, и скользить, и скользить. Поворачиваясь меж лезвий согласно всем правилам. Вот тогда возникает пространство, где можно существовать. Пусть и боги, и гусеницы существуют отдельно!..

Две ее последние фразы сорвались на крик. Если можно назвать это криком: был все-таки шепот. А потом она изогнулась и дернула ленту с закрутки волос. Точно сноп развалились густые, чуть влажные пряди. Натянулись суставы. Обозначился женский рельеф. Мох и сырость призывно темнели в подмышках. Оторвалась случайная капля и, как искра, – сверкнула по животу.

– Так чего же ты ждешь? Ты же знаешь, что времени почти не осталось!..

– Не хочу, – неприязненно вымолвил я.

И у Лиды в глазах шевельнулась тревожная грубая тяжесть.

– То есть, как – «не хочу»?

– А вот так.

Полыхал сумасшедший закат.

Очень злобно и бережно она взяла меня за рубашку… Вынуждая подняться:

– То есть, как – «не хочу»?.. – Ты ведь тоже погибнешь. – Из-за этих бумажек?.. Я прошу, умоляю тебя: это – верная смерть!..

Лида стояла ко мне почти вплотную. У нее потемнели костяшки на сгибах фаланг. Поперечины, складки исчеркали матовость кожи. А из век распустились сухие цветочки морщин.

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. Все, что хочешь, но только не это!!!..

Я напрягся и медленно оттолкнул ее.

Я толкнул ее вовсе не сильно, но она почему-то попятилась. И все пятилась, пятилась, пока не коснулась угла. И сведенные руки ее распахнулись.

А сквозь стену немедленно выросли пряди Красных Волос. И, слипаясь в кольцо, обхватили ее за запястья. И такие же Волосы быстро опутали лоб. И ступни, и колени, и немощные предплечья. И широкие нити сомкнулись вокруг живота. Лида билась среди них, точно рыба, попавшая в сети.

Точно глупая рыба.

– Не надо!.. – стонала она. – Я же не виновата!.. Прошу вас: не надо!.. – И тянулась ко мне – извиваясь, противно скуля. – Помоги, помоги, помоги!.. Помоги, я совсем задыхаюсь!..