Питер Уоттс - Бетагемот

И Джерри Седжер, недовольная попыткой этого убий­цы-перебежчика изображать из себя глубокого мыслите­ля, отмахнулась, как от ребенка: «Если он способен рас­пространяться с планктоном, зачем было так долго ждать? Он бы захватил весь мир сотни миллионов лет назад».

Может, и захватил бы, размышляла теперь Роуэн.

Хольцбринки поднялись на фармацевтике — их карь­ера началась до расцвета генной инженерии. Конечно, они старались шагать в ногу со временем. Когда на гра­ни веков была открыта первая геотермальная экосисте­ма, предыдущее поколение Хольцбринков влезло и туда: радовались новым надцарствам, просеивали кладограм­мы неизвестных видов — новые микроорганизмы, новые энзимы, выживающие при температурах, убийственных для любой формы жизни. Они каталогизировали меха­низмы клеток, лениво тикающих на многокилометровой глубине, таких медлительных, что их последнее деление относилось ко временам французской Революции. Они перестраивали редуцентов серы, задыхавшихся в кисло­роде, приспосабливая их пожирать нефтяные отходы и излечивать новые виды рака. Поговаривали, что поло­вина патентов на археобактерии принадлежит империи Хольцбринков.

Сейчас Патриция Роуэн сидит напротив Якоба и Ютты у них в гостиной и гадает, что еще они могли за­патентовать в последние дни на суше.

— Вы, конечно, слышали новости, — говорит она. — Джерри только что подтвердила: Бетагемот добрался до Невозможного озера.

Якоб кивает по-птичьи: не только головой, но и пле­чами. Но на словах осторожно возражает:

— Я так не думаю. Видел статистику. Слишком соле­ное. — Он облизывает губы, смотрит в пол. — Бетагемоту такое не нравится.

Ютта успокаивает его, погладив по колену

Он очень дряхл, все его победы в прошлом. Он слиш­ком давно родился, оказался слишком стар для вечной молодости. К тому времени, как стала возможной такая перестройка — удаление всех дефектных нуклеотидных пар, усиление всех теломер — его тело уже износилось от полувекового использования. Вступив в игру так поздно, мало что можно исправить.

Роуэн мягко поясняет.

— Не в самом озере, Якоб. Где-то поблизости. В од­ном из горячих источников.

Он все кивает и кивает, не глядя на нее.

Роуэн оборачивается к Ютте. Та отвечает беспомощ­ным взглядом.

Роуэн нажимает:

— Ты же знаешь, такого не предполагалось. Мы изу­чили вирус, изучили океанографию и очень тщательно подобрали место. Но что-то все-таки упустили.

— Чертов Гольфстрим накрылся, — говорит старик. Голос его ненамного, но сильнее тела. — Говорили, что так и будет. Все течения изменятся. Англия превратится в Сибирь.

Роуэн кивает.

— Мы рассматривали различные сценарии. Кажется, ни один не подходит. Я подумала: может быть, в самом Бетагемоте есть что-то, чего мы не учли? — Она чуть по­дается вперед. — Ваши люди ведь много чего накопали в Огненном поясе [10] Тихоокеанский огненный пояс (кольцо) — подковообразная область по периметру Тихого океана, которая отличается повышенной вулканической и сейсмической активностью. , а? Еще в тридцатых?

— Ну конечно, там все копались. Треклятая архея была золотой лихорадкой двадцать первого века.

— И на Хуан де Фука много времени провели. С Бетагемотом не сталкивались?

— М-м-м. — Якоб Хольцбринк качает головой, но плечи его не шевелятся.

— Якоб, ты меня знаешь. Я всегда была за строгое хранение корпоративных тайн. Но теперь мы на одной стороне, так сказать, в одной лодке. Если ты что-то зна­ешь, хоть что-то...

— О, Якоб ведь никогда не занимался исследовани­ями, — перебивает Ютта. — Ты же знаешь, он больше работал с персоналом.

— Да, конечно, но перспективными областями всерьез интересовался. Его всегда волновали новые открытия, не забывай. — Роуэн тихонько смеется. — Было время, когда мы думали, что он просто живет в батискафе.

— Только на экскурсии выбирался. Ютта права, ис­следований я не вел. Этим занимался Джарвис и его группа. — Якоб встречает взгляд Роуэн. — Всю его ко­манду мы потеряли, когда Бетагемот вырвался на волю. УЛН рекрутировала наших людей по всему земному шару. Выхватывала прямо у нас из-под носа! — Он фыркает. — «Общее благо», черт бы его побрал.

Ютта сжимает ему колено. Он оглядывается на жену и улыбается, накрывает ее ладонь своей.

Взгляд снова сползает к полу. Старик еле заметно по­качивает головой.

— Якоб, понимаешь ли, не сближался с научной груп­пой, — объясняет Ютта. — Известное дело, ученые плохо разбираются в людях. Выпусти их к публике — случилась бы катастрофа, но им все равно иногда не нравилось, как Якоб презентовал их находки.

Роуэн терпеливо улыбается.

— Якоб, просто я тут подумала насчет Бетагемота и его возраста...

— Чуть не самый старый организм на планете, — го­ворит Якоб. — Мы, остальные, завелись позже. Свали­лись с марсианским метеоритом или еще как. Чертов

Бетагемот чуть ли не единственная тварь, которая здесь же и зародилась.

— Но ведь в этом все и дело, да? Бетагемот не про­сто предшествовал остальной жизни, он появился раньше фотосинтеза. До кислорода! Ему больше четырех милли­ардов лет. Остальные по-настоящему древние микроор­ганизмы — археобактерии, нанолиты и так далее — так и остались анаэробными. Их находят только в ограни­ченных средах. А Бетагемот еще старее, но кислород его нисколько не волнует.

Якоб Хольцбринк замирает.

— Умная тварюшка, — говорит он. — Идет в ногу со временем. Обзавелся этими, как их называют... как у псевдомонасов...

— Генами Блашфорда. При стрессе меняют скорость собственной мутации.

— Да, да. Гены Блашфорда. — Якоб поглаживает ла­донью свои редкие волосы и покрытый старческими вес­нушками череп. — Он приспособился. Приспособился к кислороду, приспособился жить в рыбах, а теперь при­спосабливается к каждому уголку и закоулку нашей чер­товой планеты.

— Только не к сочетанию низких температур и высо­кой солености, — замечает Роуэн. — Он так и не адапти­ровался к самой обширной экологической нише планеты. Глубины моря отвергали его миллиарды лет, и сейчас бы отвергли, если бы не источник Чэннера.

— О чем ты? — неожиданно резко переспрашивает Ютта. Ее муж молчит.

Роуэн переводит дыхание.

— Все наши модели основаны на предпосылке, что Бетагемот существует в своей нынешней форме сотни миллионов лет. Распространение кислорода, гипотоничные тела носителей — все это условия раннего-раннего докембрия. А с тех пор, как нам известно, изменилось не так уж многое, несмотря на все эти гены Блашфорда — иначе Бетагемот бы давно уже правил миром. Мы знаем, что он не способен распространяться по глубоко­водью, потому что так этого и не сделал, хотя у него были миллионы лет. А если кто-то предполагал, что он может распространяться с ихтиопланктонном, мы отмахивались, и не потому, что кто-то проверил — у кого нашлось бы время, учитывая, что тогда творилось? — а потому что, если бы он мог распространяться этим путем, то давно бы распространился. Миллионы лет назад.