Ольга Чигиринская - Операция «Остров Крым»

Семь столпов хрястнули и крыша обрушилась.

“When my mood gets too hot and I find myself wandering beyond control I pull out my motor-bike and hurl it top-speed through these unfit roads for hour after hour. My nerves are jaded and gone near dead, so that nothing less than hours of voluntary danger will prick them into life: and the ‘life’ they reach is a melancholy joy at risking something worth exactly 2/9 a day”.

Верещагин закрыл книгу и набрал номер. «Печальную радость риска» дает не только езда на мотоцикле…

Выбеленная солнцем, вылизанная ветром, вклинивается между Новосветской и Судакской бухтами скала Сокол. И впрямь – есть что-то птичье в развороте ее склонов, а сверкание сланца, вкрапленного в серый гранит – напоминает блеск соколиных перьев.

Не всякий может бросить вызов этой птичке. На ее каменной груди нет проложенных скалолазами шлямбурных дорожек. Так что визитеру придется обойтись обычными крючьями и закладками. Разве что он готов угробить несколько дней на то, чтобы дырявить шлямбуром камень.

Арт Верещагин не собирался убивать на это занятие несколько дней. Он не намеревался тратить на восхождение даже нескольких часов.

Сидя на траве, он рассматривал скалу в бинокль. Маршрут ему был знаком, но все же следовало восстановить трассу в памяти. Метр за метром, шаг за шагом, словно нанизывая четки. Он чувствовал, как пустота и жалость к себе отступают перед этой обглоданной ветрами громадой.

Он готовился к этому восхождению так же спокойно и тщательно, как к любому из тысячи своих восхождений. Взвесил все, разложил свое движение по времени. После быстрой разминки взял обвязку и маленький рюкзачок со скальными туфлями, поднялся по крутому склону горы к обрыву, переобулся у его подножия, надел обвязку, прицепил на пояс кисет с магнезией, молоток, один крюк и одну закладку.

Снял тишэтку, сложил ее и упаковал в рюкзачок. Туда же положил кроссовки. Забросил на плечо одну лямку, немного подумал… И снял рюкзачок, положил его на камень.

– Кэп!

Он оглянулся. Шамиль, оставив «Харламова» у дороги, почти без шума поднялся к скальному отвесу.

– Когда я развлекался таким манером, я выбирал маршруты не длиннее одной веревки, – уведомил он.

– Все будет яки, – Верещагин улыбнулся успокаивающе. Перед тем, как сделать первый шаг вверх, прикоснулся к теплому граниту ладонями, посмотрел в небо. Не прикидывал расстояние, не молился, не медитировал: просто смотрел.

Потом поставил на зацепку ногу и сделал первый шаг…

Он двигался не спеша, не суетясь, просто взял хороший темп и держал его. Преодолев порог страха, порог усталости, порог боли, превратив все свое существо в движение, он поднимался вверх, откровенно наслаждаясь безрассудством риска, бессмыслием усилия, чистой поэзией грубой физиологии…

Ветер слизывал с голой спины пот, подхватывал и рассеивал легкие облачка магнезии, ветер пытался создать иллюзию полета. Ветер был в хорошем настроении и не злился на единственного человека, посягнувшего на его вотчину. А когда человек, эта непостоянная игрушка, оказался на вершине, ветер, в последний раз взлохматив ему волосы, унесся прочь – играть с парусами на море. Человек, еще не в силах наслаждаться своей победой, лежал на вершине лицом вниз, пережидая внезапный приступ лихорадочной дрожи, и думал, что эта затея была несусветной глупостью, но, пожалуй, не большей, чем все, во что он ввязывался за последнее время.

Напряжение отпустило, и Артем, перевернувшись, сел. По левую руку от него утопали в зелени виллы Нового Света, по правую вдалеке чернели развалины Генуэзской крепости и растворялся в синеватой дымке Алчак-Кая. И дивному лету на излете никакого дела не было до того, кто в очередной раз сыграл с жизнью в «чет-нечет». И этот день нисколько не огорчился бы, став последним днем Артемия Верещагина.

Он сидел, уткнувшись головой в колени, измотанный, выжатый досуха, прислушиваясь к звенящей радости, нараставшей внутри. Как раз то, чего он хотел. Один человек и одна скала, один шанс из одного, одно «да» на одно «нет».

Он снова лег – уже на спину, глядя прямо в небо, растворяясь в нем. Это небо было наполнено кем-то, и его дыхание ощущалось здесь, на вершине, очень ясно. Он нечасто слышал это дыхание здесь, в Крыму, но в Гималаях и в Альпах – каждый раз.

– Non nobis Domine… Sed nomine tuo da gloriam… – прошептал Артем.

Кто-то не ответил. Он никогда не отвечал. Если бы не его ровное, глубокое и медленное дыхание, Верещагин, может статься, и не верил бы в него.

Он снял скальные туфли и пошел вниз по тропинке на пологой стороне горы. Вниз, где ждал Шэм с мотоциклом.

Он не заметил человека, наблюдавшего за восхождением в бинокль с обочины дороги. И Шэм не заметил тоже.

Тот, кто наблюдал, был недоволен собой. Перехватить бы этого верхолаза там, на горе, в последний момент подъема, – один пинок ногой, и готово. Упустил момент. Ну да. Упустил. Виноват. Но ведь объективные обстоятельства. Сандыбекову хорошо, у него «Харламов», зверюга. А что у нас? Рентакаровский «мерсючок» семьдесят лохматого года выпуска. Пойди угонись на таком за «Харламовым». Пришлось импровизировать.

…Это случилось у поворота на Отуз. Вот впереди ехал мотоцикл – а вот он слетел с дороги, не вписавшись в поворот на слишком большой скорости… А сбросить скорость не смог. Тормоза не в порядке. Чаще надо проверять.

Авария произошла метрах в двухстах впереди. Он подъехал не спеша – случайный свидетель. С натурально озабоченным видом вышел из машины и осмотрел склон. Ясным лунным вечером откос просматривался отлично. Вон темнеет что-то, похожее очертаниями на тело. В самом низу, на камнях, валяется развороченный «Харламов».

Он медленно начал спускаться, когда к месту аварии подъехал еще один, действительно случайный свидетель – трак с надписью «Джуси-Кола» во весь борт…

Не везет.

– Что случилось? – Из кабины выпрыгнул крепенький водила.

– Чертовы байкеры, – он кивнул, показывая на склон. – Кажется, двое свернули себе шею.

– Шайт… Нужно спуститься, глянуть, есть там кто живой или нет.

– Вызовите emergency. Я врач, каждая минута на счету.

Водила убрался в кабину.

Они лежали рядом, так что сверху казались одним темным пятном. Первый был еще жив, но взгляд профессионала отметил: долго не протянет.

Опустился на колено, снял шлем. Темные волосы, красивое узкое лицо залито кровью… Унтер Сандыбеков.

Подстраховаться. Быстрое движение рук, хруст позвоночника.

Второй двигался. Пытался. Глухие стоны перешли в довольно внятное бормотание.

– To earn you freedom…

– Не повезло тебе, парень, – тихо сказал наблюдатель, обхватывая ладонями его голову.

Тот попытался вырваться, разлепил залитые кровью глаза и совершенно отчетливо сказал:

– A seven-pillared worthy house…

– Тихо, тихо, – успокаивающим тоном, как ребенку, сказал он.