Невил Шют - Крысолов. На берегу

Жестом игрока, который, проигрывая, выкладывает последнюю карту, Хоуард положил на голый стол английский паспорт.

Фельдфебель усмехнулся, взял паспорт и с любопытством стал изучать.

— So! — сказал он. — Englander [96] англичанин (нем.) . Уинстон Черчилль.

Поднял голову и принялся разглядывать детей. На плохом французском языке спросил, есть ли у них какие-нибудь документы, и явно был доволен, услыхав, что документов никаких нет.

Потом он о чем-то распорядился по-немецки. Пленников обыскали, убедились, что при них нет оружия; все, что у них было — бумаги, деньги, часы, всякие личные мелочи, даже носовые платки, — отобрали и разложили на столе. Потом отвели в соседнюю комнату, где на полу лежало несколько соломенных тюфяков, дали всем по одеялу и оставили одних. Окно было грубо зарешечено деревянными планками; за ним на дороге стоял часовой.

— Я очень сожалею, что так вышло, — сказал Хоуард молодому рыбаку.

Он был искренне огорчен, ведь француз попался ни за что ни про что.

Тот философски пожал плечами.

— Был случай поехать к де Голлю, поглядеть на белый свет, — сказал он. — Найдется и еще случай.

Он бросился на тюфяк, завернулся в одеяло, собираясь спать.

Хоуард и Николь сдвинули матрасы по два, на одну такую постель уложили Розу с Шейлой, на другую мальчиков. Остался еще один матрас.

— Это для вас, — сказал Хоуард. — Я сегодня спать не буду.

Николь покачала головой.

— Я тоже.

Полчаса они сидели бок о бок, прислонясь к стене, и смотрели на зарешеченное окно. В комнате стало уже почти темно; снаружи в звездном свете и последних отблесках заката смутно виднелась гавань. Было еще совсем тепло.

— Утром нас допросят, — сказала Николь. — Что нам говорить?

— Мы можем говорить только одно. Чистую правду.

С минуту она раздумывала.

— Нельзя впутывать ни Арвера, ни Лудеака, ни Кентена, мы должны всеми силами этого избежать.

Хоуард согласился.

— Они спросят, где я взял этот костюм. Можете вы сказать, что это вы мне дали?

— Да, хорошо, — кивнула Николь. — И скажу, что прежде знала Фоке и сама с ним договорилась.

Молодой француз уже засыпал; Николь подошла и несколько минут серьезно что-то ему говорила. Он пробурчал согласие; девушка вернулась к Хоуарду и снова села.

— Еще одно, — сказал он. — Насчет Маржана. Не сказать ли, что я подобрал его на дороге?

Николь кивнула.

— На дороге в Шартр. Я ему объясню.

— Может быть, все и обойдется, лишь бы не устроили перекрестный допрос детям, — с сомнением сказал Хоуард.

Потом они долго сидели молча. Наконец Николь тихонько пошевелилась рядом со стариком, пытаясь сесть поудобнее.

— Прилягте, Николь, — сказал он. — Вам надо хоть немного поспать.

— Не хочу я спать, мсье, — возразила она. — Право, мне куда приятнее вот так посидеть.

— Я о многом думал, — сказал Хоуард.

— Я тоже.

Он повернулся к ней в темноте.

— Я бесконечно жалею, что навлек на вас такую беду, — тихо сказал он. — Я очень хотел этого избежать, и я думал, все обойдется.

Николь пожала плечами.

— Это неважно. — Она запнулась. — Я думала совсем о другом.

— О чем же? — спросил старик.

— Когда вы знакомили нас с Фоке, вы сказали, что я ваша невестка.

— Надо ж было что-то сказать, — заметил Хоуард. — И ведь это очень недалеко от истины. — В тусклом свете он посмотрел ей в глаза, чуть улыбнулся. — Разве не правда?

— Вот как вы обо мне думаете?

— Да, — сказал он просто.

В узилище воцарилось долгое молчание. Кто-то из детей, вероятно Биллем, беспокойно ворочался и хныкал во сне; за стеной по пыльной дороге взад и вперед шагал часовой.

— Мы совершили ошибку… большую ошибку, — сказала наконец Николь. И повернулась к старику. — Правда, я и не думала делать ничего плохого, когда поехала в Париж, и Джон не думал. У нас ничего такого и в мыслях не было. Пожалуйста, не думайте, он ни в чем не виноват. Никто не виноват, ни я, ни он. Да тогда это вовсе и не казалось ошибкой.

Его мысли перенеслись на полвека назад.

— Я знаю, — сказал он. — Так уж оно бывает. Но ведь вы ни о чем не жалеете, правда?

Николь не ответила, но продолжала более свободно:

— Джон был очень, очень упрямый, мсье. Мы условились, что я покажу ему Париж, для этого я и приехала. А когда мы встретились, он вовсе не интересовался ни церквами, ни музеями, ни картинными галереями. — В ее голосе как будто проскользнула улыбка. — Он интересовался только мною.

— Вполне естественно, — сказал старик. Что еще оставалось сказать?

— Поверьте, мне было очень неловко, я просто не знала, как быть.

— Ну, под конец вы составили себе мнение на этот счет, — засмеялся Хоуард.

— Тут нет ничего смешного, мсье, — с упреком сказала Николь. — Вы совсем как Джон. Он тоже всегда смеялся над такими вещами.

— Скажите мне одно, Николь. Просил он вас выйти за него замуж?

— Он хотел, чтобы мы поженились в Париже, прежде чем он вернется в Англию, — ответила Николь. — Он сказал, что по английским законам это можно.

— Почему же вы не обвенчались? — удивился Хоуард.

Она минуту помолчала.

— Я боялась вас, мсье.

— Меня?!

Она кивнула.

— Ужасно боялась. Теперь это звучит очень глупо, но это правда.

Хоуард силился понять.

— Что же вас пугало?

— Подумайте сами. Ваш сын в Париже вдруг взял и женился и привел в дом иностранку. Вы бы подумали, что он в чужом городе потерял голову, с молодыми людьми иногда так бывает. Что он попался в сети дурной женщине и это несчастный брак. Не представляю, как вы могли бы думать по-другому.

— Если бы я и подумал так сначала, я не долго бы так думал, — сказал Хоуард.

— Теперь я это знаю. И Джон мне так говорил. Но я боялась. Я сказала Джону, что для всех будет лучше, если мы будем чуточку благоразумнее, понимаете.

— Понятно. Вы хотели немного подождать.

— Не очень долго, — сказала Николь. — Но мне очень хотелось, чтобы все шло как надо, чтобы мы начинали честно. Ведь замуж выходишь на всю жизнь и связываешь свою жизнь не только с мужем, но и с его родными тоже. А в смешанном браке всегда все сложнее. И вот я сказала, что приеду в Англию в сентябре или в октябре, когда Джон опять получит отпуск, мы встретимся в Лондоне, и потом пускай он повезет меня повидаться с вами в вашем Эксетере. А потом вы написали бы моему отцу, и все было бы честно, как надо.

— И тут началась война, — негромко сказал Хоуард.

— Да, мсье, тут началась война. И я уже не могла поехать в Англию. Пожалуй, было бы легче Джону опять приехать в Париж, но он не мог получить отпуск. И вот я месяц за месяцем пыталась получить permis [97] разрешение (на выезд) (фр.) и визу… А потом мне написали, что с ним случилось…

Они долго сидели в молчании. Наступила ночь, похолодало. Наконец старик услышал, что девушка дышит ровнее, и понял, что она так и уснула, сидя на голом дощатом полу.