Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

Сделав очередной шаг, я переношу слегу вперед и пытаюсь найти твердую поверхность. Жердь наполовину погружается в вязкую жидкость и только потом замирает, уткнувшись в препятствие. Я уже по грудь в липкой грязи, поэтому спокойно делаю шаг и погружаюсь в болото по пояс.

И снова погружаюсь в своё сознание. В свою семнадцатую весну. Там и тогда я в первый раз понял, что тотальное большинство людей вокруг меня не заслуживают того, что имеют. Они бредут от рождения к смерти, подчиняясь своим инстинктам, и даже не задумываются о своем предназначении. Они соблюдают законы общества, когда знают, что находятся на виду, и тут же нарушают их, когда уверены в своей безнаказанности. Живущие, чтобы поглощать пищу и исторгать из себя отходы жизнедеятельности. Презирающие слабых и преклоняющиеся перед сильным. Они панически боятся смерти, хотя наверняка знают, что их жизненный путь в любом случае закончится на кладбище. Они уверены, что знают разницу между добром и злом, но, как правило, принимают сторону темных сил, когда приходит время выбора, оправдывая себя тем, что этим самым они как раз и творят добро. Перевернув всё с ног на голову и тем самым сохранив своё душевное равновесие, они, довольные и жизнерадостные, идут дальше к своей неизбежной смерти.

Люди, которые в определенных условиях способны убить. И всегда находящие причину для своего собственного оправдания.

Хотя, если их спросить, они твердо и уверено скажут, что это невозможно ни при каких условиях. Убить человека — нет, ни в коем случае, это не про меня, я даже муху обидеть не могу.

Тени, бредущие по направлению к смерти. Именно тогда я в первый раз осознал, что в этой жизни почти все люди являются тенями, которые не заслуживают того, что имеют. Не заслуживают жизни.

Нет, еще далеко до того момента, когда я стал решать, кому жить, а кому умирать. Пройдут еще годы до моего первого убийства, но — один день из той весны изменил моё восприятие реальности.

Десятый класс школы. Экзамены позади. Мы всем классом решили отправиться в поход, причем с одним обязательным условием — никто не должен говорить родителям об этом путешествии. Собственно, зачем им об этом говорить, мы и сами уже взрослые. Я изо всех сил пытаюсь быть, как все — ничего не сказав отцу, собрал рюкзак и утром ушел из дома.

Поздняя весна. Утром еще прохладно, но днем уже тепло, как летом. Мы собрались на речной пристани, и за пять минут до отправления «Ракеты» поняли, что пришла только половина класса. Костя, высокий широкоплечий парень, с улыбкой сказал про отсутствующих:

— Уроды! Вот так всегда, на словах готовы горы свернуть, а как до дела доходит, сразу в кусты.

Никита угодливо засмеялся, а Катька добавила:

— Если бы в кусты, то можно было бы понять. А то к мамке, к юбке.

Я смотрю на группу молодых людей и непроизвольно оцениваю расклад. Семеро парней, вместе со мной, и пять девчонок. Костя — непререкаемый лидер в классе. Никита, Андрей и Вован сделают всё, что скажет Костя, и не из-за уважения к нему, а из-за боязни выпасть из обоймы, — сейчас они рядом с тем, кто верховодит в группе. Я и Серега — мы сами по себе, хотя пытаемся не отставать от группы.

И Антон. Точнее, Тоша. Так его однажды назвал Костя, и кличка приклеилась намертво. Худенький парень с красивым лицом. Кудрявые волосы, длинные ресницы, красивые глаза и пухлые губы. Робкий, стеснительный и вежливый. Я не знаю, зачем он вообще пришел на пристань? Может, было бы лучше, если бы он остался дома. Но — он пришел, стоял рядом с нами, и улыбался.

Из девчонок, кроме Кати, которая громко говорила и пыталась показать, что она — девушка Кости, были две Насти, Вера и Серафима. Они ничего собой не представляли, поэтому, честно говоря, я редко обращал на них внимание.

Забравшись на рейсовую «Ракету», мы поплыли вверх по Каме. Место для будущей стоянки выбирал Костя:

— Доплывем до Серыша, а оттуда пешком километра два. Там есть классное место на берегу, — чистый песок, скалы и вода. Поставим палатки, настроим удочки, вечером посидим у костра.

Оценив расклад на пристани, я сразу подумал, что ничего хорошего из этого вояжа не получится, но ничего не стал делать. Собственно, в течение трех лет, с тех пор, как мой отец перевел меня в эту школу, я пытался влиться в коллектив, и совершать какие-либо резкие движения мне совсем не хотелось, пусть даже я знаю, что совсем скоро наши пути разойдутся навсегда.

Пусть всё идет своим чередом, решил я, и стал смотреть на речные виды за окном. Кама — великая река, полноводная и широкая, я с удовольствие приходил к ней и сидел на берегу, созерцая спокойное движение воды. Вот и тогда, я отрешенно смотрел и не слушал, о чем говорят одноклассники.

Через два часа мы вышли на берег, и пошли дальше пешком. Костя с Никитой шагали впереди, и о чем-то говорили тихим голосом. Катька, как обычно, громко вещала о том, что день сегодня чудесный, и, вообще, впервые за последние годы она счастлива, потому что завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, ей не надо идти в школу.

— Эти паразиты, сидящие в учительской, высосали у меня всю кровь! — голосила она, размахивая полупустым рюкзаком. — Я с утра есть не могла, потому что боялась, что меня вырвет на математичку. И в обед я есть не могла, потому что сил никаких не было. Приходила домой и валилась на диван, ни рукой, ни ногой не могла пошевелить. Лежала, как бревно, пока Костян не позвонит. Потом мы с ним прошвырнемся, покувыркаемся, и я оживаю — думать могу, видеть, слышать и кушать.

— Наверное, поэтому ты такая худая, — сказал Тоша, и, заметив недоумение в глазах Катьки, добавил, — ну, кушать не могла. И не двигалась совсем.

— Ага, не двигалась она, — обернувшись, сказал Костя с ухмылкой, — и ела потом за двоих.

Девчонки захохотали. Катька, слегка покраснев, тоже засмеялась.

Место, куда нас привел Костя, действительно оказалось красивым — чистый речной песок шириной метров пять от воды, далее — небольшой ельник, и невысокие серые скалы.

— Супер! — выразила одним словом восхищение Вера.

— А то, — довольным голосом сказал Костя, — я же говорил, что будет классно. Так, мы ставим палатки, Никита занимается удочками, остальные собирают дрова для костра, — закончил он фразу, и почему-то сразу стало понятно, кого он имел в виду.

Солнце давно перевалило зенит, когда всё было готово. Мы сидим на двух бревнах у костра. Костя окликнул Никиту, наблюдающего за двумя поплавками на воде:

— Давай, иди сюда. Надо отметить начало нашей свободной жизни.

Он извлек из своего рюкзака бутылку водки. И я вдруг точно понял, что ничем хорошим этот день не закончится. Всё будет плохо. Или очень плохо.

Костя сковырнул пробку ножом, воткнул в бревно нож, шедро плеснул в кружку водку и мечтательно произнес: