Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Бездна

Может быть, это был сон.

Я улыбаюсь, потому что знаю — это игры сознания. Оно заставляет меня жить здесь и сейчас, старательно убирая из памяти всё лишнее, что может помешать выжить.

Словно у меня такая же, как у всех теней цель — выжить.

Кстати, Марию я тоже практически совсем не помню. Где-то далеко, на самом краю сознания присутствует её образ, но — и всё. Словно не было наших встреч, словно я никогда её не любил.

Виктор спит. Свернувшись калачиком, он закрывает лицо руками, чтобы свет от факела не падал ему на лицо. Мне свет совсем не нужен, но погасить факел нам не дает Архип. Мы находимся в небольшой тупиковой пещере, из которой всего один выход, и я знаю, что там сидит наш бессменный немой охранник. Он не позволяет нам выходить, и говорить с кем-либо. Это похоже на заключение в тюремной камере, но при этом нам никто не сказал, в чем мы виноваты. Впрочем, я думаю, что Пророк не знает, что ему с нами делать.

Вчерашнее шоу закончилось так же неожиданно, как и началось. Пророк просто перестал говорить. В тишине люди медленно разошлись, а мы последовали туда, куда нам показал Архип. Жестами он показал на еловую подстилку, дескать, тут мы должны спать, и оставил нас в маленьком помещении. Виктор лег и сразу уснул, а я сижу и думаю.

Я не знаток христианской религии, — точнее, я прочитал Библию от начала до конца. Повествование об Иисусе Христе, написанное странным и не совсем понятным языком, меня не впечатлило, поэтому я с трудом сделал это и больше не открывал эту книгу. Однако этого мне хватило, чтобы понять, — Пророк в своей проповеди использует фразы оттуда. Умело манипулируя словами, он создает достаточно логичный и интересный мир, куда призывает свою паству. И, главное, — он предрекает скорый конец света. И это самое любопытное в том, что я вчера услышал.

Я хочу снова встретиться с ним. Поговорить глаза в глаза. И прикоснуться к нему, чтобы узнать — действительно ли он верит в то, что говорит. Или Пророк использует конец света, чтобы заставить паству бояться.

Виктор просыпается. Удивленно посмотрев по сторонам, он видит меня, и спрашивает:

— Где я?

— Всё там же, — отвечаю я.

Он кивает, будто я всё ему объяснил. Он вспомнил, поэтому мой ответ ему не нужен.

— Сколько я спал?

— Не знаю, — пожав плечами, отвечаю я, — здесь не понятно, какое сейчас время суток. Наверное, уже следующий день.

Услышав шорох, мы с Виктором поворачиваем головы. Архип, махнув рукой, зовет нас.

— Думаешь, он нас зовет на завтрак, — улыбаюсь я.

Виктор, вздохнув, не отвечает. Пока мы не свободны. И что будет дальше — не знаем. Мы идем к выходу из нашего временного или постоянного пристанища, — куда бы Архип нас не позвал, это всё лучше, чем сидеть и созерцать сталактит.

Через галерею бесконечных проходов мы пришли в просторную пещеру с ровным полом, где за обычным столом сидит Пророк. В дальнем углу сидит широкоплечий мужик, выражение лица которого не оставляет сомнений в том, что он нас убьет при любой угрозе Пророку.

Задумчиво посмотрев на нас, Пророк, махнув рукой, предлагает сесть на лавки. Металлические лавки без спинок, местами проржавевшие с частично сохранившейся коричневой краской, — они выглядели здесь на удивление чужеродно. Издалека их вряд ли кто тащил, а, значит, где-то рядом есть место, где жили или работали люди.

То же самое, стол. Громоздкое металлическое сооружение.

Мне всё это интересно, во всяком случае, пока.

Я смотрю на Пророка. Мне не нравится его выражение лица — недовольное и несколько обиженное, словно ему всё вокруг не мило. Я пытаюсь заглянуть в его глаза, чтобы узнать причину недовольства, но он смотрит на Виктора, и спрашивает:

— Ну, как устроились?

— Отлично, — кивает головой Виктор, — нас вкусно покормили и мы хорошо отдохнули ночью.

— Как вам общая молитва? Есть ли вопросы?

Виктор отвечает не сразу. Видно, что он подбирает слова с осторожностью. И это хорошо, значит, он вчерашнюю проповедь воспринял критически.

— Впечатлило. Да, однозначно впечатлило. Я давно не был в церкви, поэтому для меня всё было откровением.

Неожиданно повернувшись ко мне, Пророк спрашивает:

— А ты что скажешь? Уверовал ли в слова мои?

Теперь я, помолчав пару минут, неторопливо и витиевато отвечаю:

— Верю, что при жизни нашей увидим мы второе и страшное пришествие Христово, и в гиенне огненной погибнут почти всё, и только Избранным будет шанс взойти к Свету и Истине. Ибо сказано: есть те, которые даже не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божье.

Я нахожу слова в сознании, и не уверен, что цитирую правильно, но — так ли уж это важно. Я думаю, что и Пророк далеко не дословно использует Библию. Заметив удивление на его лице, я улыбаюсь. Всё, что мне надо — прикоснуться к нему, чтобы узнать и понять. Надеюсь, у меня будет такая возможность.

— Веруешь в Бога и посещаешь церковь?

— Верую, но не посещаю. Ибо знаю, что Высшие Силы помогают не тем, кто идет в каменный храм, а тем, кто возводит храм в своем сердце.

Я говорю Пророку то, что он хочет слышать. Во всяком случае, мне так кажется. И еще — теперь, когда он смотрит прямо на меня, я вижу, что щека справа больше, чем слева. Похоже, у него болит зуб и образовался флюс. Этим и объясняется его недовольное выражение лица.

— Я врач, и мне проще возвести храм веры в сердце, потому что, помогая и облегчая страдания людям, я вижу, что у служителя веры и у простого человека путь к смерти один, и лежит он через страдания и боль.

Когда я показываю Пророку на щеку и предлагаю свою помощь, он моментально соглашается:

— Вторую неделю болит, и никто мне помочь не может. А ты точно можешь помочь?

Я улыбаюсь. Мне нужен тактильный контакт. Боль я смогу убрать, а в остальном, как получится. Поэтому я киваю и встаю со стула.

Когда я приближаюсь к нему, он открывает рот. Обхватив руками голову Пророка, я поворачиваю зияющее отверстие к свету факела, чтобы заглянуть внутрь. Мне не интересно смотреть на гнилые зубы, и, делая вид, что изучаю состояние полости рта, я плотно сжимаю пальцы на щетинистом подбородке.

Федор Попов. В школе предпочитал, чтобы его звали Федяем, но обычно одноклассники его фамилию сокращали и звали Попом. Он злился, но ничего не мог изменить, — невысокого роста и слабый подросток не мог никого заставить уважать себя.

Федя любил читать, но предпочитал увлекательную литературу, например, романы Сабатини или Дюма. Однако в семье эти книги не привечались. Мама, глубоко и истинно верующая женщина, хотела, чтобы сын читал только духовную литературу и посвятил свою жизнь Богу.

Сопротивляться матери Федя не мог, поэтому он делал то, что ему говорит мать. Федор с трудом вызубрил Библию, и сразу же мысленно проклял эту книгу. Он посещал вместе с матерью Церковь, и воскресный день он ненавидел только за то, что ему приходилось слушать и вдыхать ненавистные звуки и запахи Храма. Соблюдая пост, он мечтал о куске мяса. Совершая святой крест у иконы, он думал о том, что ему хочется плюнуть в святой лик. Бормоча речитативом молитву, он представлял себя рэпером, исполняющим суперпопулярный хит, который восторженно принимают поклонники.