Александра Седых - Башня континуума

— Что вы собираетесь сделать. Проломить мне голову вашим кирпичом?

— Пищевым брикетом! — возопил Таггерт.

— Ах, прекратите. Вам бы воздержаться от смертоубийства и начать строить из ваших брикетов отличные, крепкие дома. Или отличные, крепкие дамбы и плотины.

— Убирайся вон! — завопил Таггерт.

Кит протянул аристократическую руку и щелкнул зажиточного крестьянина по носу.

— Господин губернатор Салема. Я долго терпел ваши безрассудства. Я надеялся, что мы с вами сможем стать друзьями или добрыми знакомыми хотя бы, но, видимо, напрасно. Мне не нравится, когда со мной разговаривают в подобном вздорном тоне. Поверьте, я ваших выпадов в свой адрес без ответа не оставлю.

— И что ты сделаешь? — крикнул Таггерт, корчась в неописуемом припадке бешенства на своем бархатном ложе.

— Еще не знаю, но я хорошенько подумаю и придумаю. Быть может, вызову вас на дуэль.

Таггерт явно любил оставлять последнее слово за собой. Когда Кит в холле уже проверял свежесть своего дыхания и чистоту своих ботинок, до него долетел вопль.

— Я тоже подумаю! И придумаю!

— Что ж… всячески желаю удачки.

— Я не шучу!

Кит решил помолчать и покинуть обитель Таггерта, покуда сам катастрофически не поглупел. Всю дорогу до загородного особняка первого вице-губернатора их милость выковыривал из зубов остатки брикета. Потом, запершись в ванной, еще двадцать минут полоскал рот. Потом он собрался вздремнуть, но не тут-то было. Его поджидало испытание стократ ужасней всех вместе взятых наемных убийц и провинциальных чиновников, а именно — скучающий четырехлетний мальчуган.

Ввиду особенных обстоятельств Максимилиан временно не посещал свой невероятно дорогостоящий и привилегированный детский садик, и за минувшие дни совершенно извелся от безделья. Малыш отчаянно скучал по приятелям, хорошей драке и по воспитательнице. Было так славно подкрасться к почтенной пожилой леди, насыпать за шиворот ее старомодного черного платья мохнатых зеленых гусениц и послушать ее отчаянные крики!

Бойкий, весь в папашу, мальчуган уже довел до белого каления няню, прислугу и охрану, и появление сиятельного дядюшки воспринял, как манну небесную. К тому же, в отсутствие отца и хозяина дома, Макс, видимо, чувствовал священную обязанность развлекать дорогого гостя.

Увы, не передать, как радикально отличаются понятия о развлечениях у четырехлетнего мальчугана и мужчины тридцати одного года от роду. Кит по-прежнему хотел лечь спать. Макс хотел играть в прятки, качаться на качелях, ловить бабочек сачком в саду, пить горячий шоколад, есть мороженое, поговорить о камушках, Боге и папе, заодно узнать из доверенных источников, почему мама сердится, когда Макс, да и папа тоже, говорят Ужасное Слово, обозначающее излишне жеманных, женоподобных мужчин.

Через четыре часа пряток и салок Кит начал разваливаться на части, а неугомонный карапуз оставался бодр, свеж, как утренняя роса, и готов продолжать в том же духе еще очень долго. Что до сиятельного дядюшки, тот даже не мог позволить себе присесть и выкурить сигарету.

— Можно мне тоже сигарету?

— Нет. Ты еще слишком мал, чтобы курить.

— Мне четыре! — возмутился Максимилиан.

— Значит, придется подождать, голубчик… пока тебе не исполнится хотя бы восемь. Знаешь, что. Сходи на кухню, попроси у Терри пирожков.

— Мы скоро будем ужинать.

— Да. И что?

— А мне нельзя есть перед ужином, и сладкое тоже. Пропадет аппетит. И мама будет кричать «не смей, не смей», — сказал Макс и захихикал.

— Неужели?

— Может и шлепнуть, — чистосердечно прибавил Макс, беззлобно улыбаясь. В общем, он был на редкость славным парнишкой, особенно когда не ругался, как подвыпивший грузчик в порту.

— Ты ведь и сам понимаешь, до чего ты избалованный ребенок. Понимаешь, да?

— Да.

— То-то. Иди, ешь пирожки. Только ничего не говори маме.

Макс убежал, очень довольный, а Кит выкурил сигарету, выпил рюмочку и только собрался перевести дух, но…

— Кит.

— Да?

— Ты не думаешь, что Максу, быть может, вредно есть столько пирожков? — спросила Терри, искренне тревожась.

Кит решительно отказывался понимать, отчего считается экспертом в столь бесконечно чуждых ему областях, как антикварные сахарницы и детское питание.

— Я уверен, в пирожках тоже есть витамины!

— Почему ты кричишь, я же только спросила…

— Потому что эти безнадежные идиоты скопом сели в лужу? Потому что мою сестру мог убить какой-то психопат? Потому что мы могли сейчас быть на их похоронах?

— Тогда мы бы забрали Макса, — вырвалось у Терри. Она тотчас закрыла рот ладонями, чтобы удержать внутри ужасные слова, но было уже поздно.

— Цып-цып-цып, — ответил Кит жене, пыхнув сигаретой. — Не ты ли это подослала наемного убийцу, а?

— Господи, прости, я не хотела…

Гордон уже проснулся и тоже спустился в гостиную. Непохоже, чтобы сорокаминутный сон освежил его. Хорошего настроения ему явно не прибавил тот факт, что Виктория перед ужином заставила мужа побриться и переодеться в чистую рубашку и в костюм с темно-вишневым, очень тугим, галстуком. Он также не пришел в восторг, обнаружив сына на кухне, уплетающим за обе щеки пирожки. Наверное, он сам имел виды на эти пирожки.

— Максимилиан, ты ведь перебьешь аппетит перед ужином.

— Нет.

— А то я тебя впервые вижу! Брысь отсюда. Терри, ты ведь взрослая, почему ты позволила ему лопать пирожки.

— Извини, Гордон, я подумала, вреда от этого не будет…

— Вреда, может, и не будет, но и пользы тоже никакой. Не делай так больше, договорились? Иначе мне придется запереть Максимилиана в клетке, а сверху, как в зоопарке, прикрепить табличку «Не кормить». Господи Боже! Тереза, почему? Почему ты плачешь?

После того, как Терри перестала плакать, все сели ужинать. Гордон, чувствуя себя виноватым и кляня себя за резкость, беспрестанно извинялся перед Терезой и хвалил ее стряпню. Не из пустой вежливости, следует заметить. На сей раз Терри превзошла сама себя. Ужин был неправдоподобно великолепен. Тоненькая, как тростинка, Виктория ужасно объелась. После десерта она задремала, уткнувшись носом в тарелку, и проснулась лишь тогда, когда муж переодевал ее в шелковую пижамку, чтобы уложить в постель.

— Гордон, я страшно объелась, — с томной грустью пожаловалась мужу Виктория, ощущая, как в желудке удобно устраиваются на ночлег блинчики с тремя сортами икры, изысканный суп из свежей форели, порция изумительного ростбифа с пудингом и вареным картофелем, лимонный пирог с медом и меренгами, сыр, фрукты и неисчислимое количество пирожков с различными начинками. — Вот глупая курица, наготовила всего и сидит такая счастливая.

— Тереза? Да, Тереза — само очарование, Тереза просто прелесть, ей-богу.