Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

Через какое-то время пыль осела и унеслась, ветер стих, солнце залило землю, и нашим глазам предстал целый ледник, размерами с ледокол, наполовину скрытый в ледяной крошке и ледяных глыбах. Ледник сиял и сверкал на солнце до рези в глазах, переливался всеми цветами радуги и вообще являл собой совершенно фантастическую картину в духе какого-нибудь сюрреалиста с Сатурна. Казалось, этот фантастический айсберг сюда занесло из времен потопа, когда земля была так чиста, что снег не чернел столетиями. На сотни метров земля была покрыта белым ковром, и чем далее от глыбы, тем мельче и белее был его узор. Края ковра стали чернеть – это лед и шуга таяли и последовательно превращались в снег, ледяную жижу, темную воду. Всюду валялись разбросанные ветки, листья, мелкие деревья. Там, где была рощица, торчало несколько стволов сломанных березок – они напоминали клыки в разинутой анемичной пасти гигантского хищника, пожирающего лед. Невдалеке, захлебываясь в утробном вое, ползло какое-то животное, перебирая передними лапами и волоча заднюю парализованную часть туловища. Уже в агонии оно обратило морду к небу, будто взывая к своему богу. Небо смотрело на него сверху бесстрастно и молча.

– Бедная! – тихо сказал Рассказчик и пару раз качнул в сторону головой, как бы в ответ своим мыслям.

В объеме льда, как в янтаре, застыли рыбы, лягушки, водоросли, утки, камыш и лилии, рыбацкая надувная лодка с двумя рыбаками, лохматый спаниель, акваланг и даже сани с козлами (облучком).

– А где же лошадь и ямщик? – сказал Рассказчик. – Б-р-р, прямо Джудекка какая-то.

Боб выдернул ледяную иголку, впившуюся в мякоть какого-то нежного растения, и обсосал ее.

– Пресная. И откуда это все спустилось? С Гималаев, посылочка от Рериха?

– С Олимпа. Зевс запустил в Геру за распутство, – сказал Рассказчик.

– Нет, ребята, я серьезно, – не унимался Боб. – Откуда ледок-то? Может, от этих, как их там, вечно юных и вечно смачных. На «г» называются…

– На «г»? – засомневался Борода. – Не на «б»?

– Гарпии, что ли? – вспоминал Боб.

– Симпатичные девушки, – сказал Рассказчик. – Особенно личики. У них прелестная привычка: когда ты обедаешь, спорхнуть с дерева на стол, улыбнуться, схватить когтями самый лакомый кусок и отправить его в свой ротик, а в твою тарелку покакать. Аргонавты от злости изобразили их уродками. Это они напрасно сделали, у них были прекрасные одухотворенные лица.

– Особенно в момент, когда они какают в твою тарелку, – сказал я.

– Гяуры? Гуано? Гюрза? Гаучо?

– Гурии, – подсказал Рассказчик. – У них, кстати, у всех хороший возраст – тридцать три года.

– Хороший возраст, – согласился Боб.

– У них таблички на груди висят, – сказал Рассказчик, – но твоего имени, Боб, я там не видел.

Однако, разговоры – разговорами, а утроба брала свое и желудок звал в дорогу, как труба. Через несколько часов мы наконец-то спустились к озеру. Вода была пресная, вкусная и холодная. В глубине змеились водоросли, мелькали рыбки, со дна поднимались пузырьки. Берег был пустынный, в камышах и вербах. Из воды торчали валуны. На воде белели лилии. Есть было нечего.

– Не разгуляешься, – мрачно констатировал Боб. – Борщом не пахнет.

Пахло водорослями.

Возле самой воды стоял крест, почерневший и полусгнивший, еще, наверное, со времен Робинзона Крузо.

– Никак крест Спасителя? – сказал Боб.

– Не кощунствуй, – одернул его Рассказчик. – Это доска объявлений.

Объявление было одно. Выжжено прямо на перекладине: «Продается капитальный гараж с видом на оперный театр». И номер телефона в углу. Шестизначный. Без городского индекса.

– Покупаю, – сказал Боб. – Где гараж? Где оперный?

Ни гаража, ни оперного, ни телефонной будки вблизи не было.

– Шутка, – сказал Борода. – Для возбуждения аппетита. Постой, а это кто?

Мы посмотрели туда, куда указывал Борода. В воде на валуне стоял боком к нам голый здоровенный бородатый мужик и смотрел на воду.

– А вот и первый нудист района. Это, братцы, древняя сардинская Барбаджа. Я в детстве любил на двух рисунках находить сходства или различия, – сказал Рассказчик. – Обычно их было почему-то десять. Так вот, на этом рисунке я вижу только два сходства. Одно – с Бородой, другое – с Бобом. О, как хорошо видно! Особенно другое.

– Эй, мужик! – гаркнул Борода. – Подь сюда!

Мужик поглядел на нас и прыгнул вниз головой, не подняв брызг.

– И где же это он? – спросил через минуту Боб. – Водяной, что ли?

– Нет, русалка с яйцами. Kinder Surprise.

Прошла еще минута.

– Однако, – занервничал Боб. – Вечно ты, Борода, со своей глоткой лезешь! Расхлебенил свое орало. Боцманом, наверное, в царском флоте служил?

Возле берега, метрах в ста левее от нас, зашевелилась осока и из воды приподнялась голова в водорослях.

– Му-жи-ик! Чего испугался? Иди сюда! – снова заорал Борода.

Голова безмолвствовала.

– Ну, тогда я пойду к тебе, Магомет, – вздохнул Борода и боком стал спускаться к воде, смешно выворачивая свои огромные, и без того вывернутые, ноги.

Голова пучила глаза и качалась в воде, как арбуз.

– Здорово, братан! – донеслось до нас.

В ответ что-то забубнило, потом заревело. Заревел и Борода. Мужик полез из воды, а Борода кинулся на мужика.

– Началось! – вздохнул Боб. – Опять разнимать. Опять по морде ни за что ни про что получать.

Две бороды – голая и в обносках – схватили друг друга и стали трясти так, что ушли в песок по щиколотку. Потом обнялись и, обнявшись, стали по очереди приподнимать друг друга и ронять на песок, с ревом катаясь по берегу.

– Да, чего только не увидишь в пути! – сказал Рассказчик.

Обе бороды, обнявшись, направились к нам.

– Очередной телесериал, – сказал Боб. – «Борода-2».

– Им бы еще одну такую башку в обнимку – вылитый Змей Горыныч получился бы, – заметил Рассказчик. – Вот так и сказки рождаются. Вот она, этимология мифа.

Боб захохотал.

– Ребята! – заорал Борода. – Это же мой единоутробный брательник! Десять лет пропадал!

И впрямь, мужик был точная копия Бороды, только голая, загорелая и с некоторыми подробностями Боба. Превалирующей и чуть ли не единственной чертой их внешнего облика была прямая: лоб, нос, брови, рот, плечи, взгляд и все остальное. Особенно поражали глаза: они то прямо и бесстрастно смотрели на собеседника, то сверлили его, как бур, а то вдруг вспыхивали каким-то яростно-осмысленным огнем, который бывает только у людей творческих и обладающих страстной натурой. Черная борода выглядела, как чужая или как элемент самобытности.

Как оказалось, Брательник десять лет назад ушел в тайгу, то ли за орехом, то ли за клюквой, да так в этой тайге и сгинул. Полгода считали его пропавшим без вести, а потом выдали документ, что его больше нигде нету.