Владко Владимир - Аэроторпеды возвращаются назад

Автожир остановился. Он неподвижно висел в воздухе; машину поддерживали лопасти большого горизонтального пропеллера, вращавшегося с максимальной скоростью. А торпеды все приближались к лучам… слепые чудовища бездумно выполняли предыдущий приказ, прорываясь прямым строем в Советский Союз…

— Да остановитесь же, остановитесь… — прошептал генерал Ренуар. И, словно повинуясь его словам, аэроторпеды одновременно начали медленно поворачивать направо. Они поворачивали все вместе, в строгом порядке, как будто каждой из них управляла рука опытного летчика. Но радиус их поворота был слишком широк по сравнению с тем расстоянием до границы голубоватых лучей, на каком они находились. Генерал Ренуар видел, что передняя шеренга торпед все же врежется в лучи. В воображении он видел несуществующую в природе, но четко, как на рисунке, аккуратно прочерченную кривую, вдоль которой лежал путь передней шеренги торпед, — и он ничем не мог помочь…

Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, он мог только наблюдать, как передняя шеренга торпед оказалась в зоне лучей, как нежно засияли на металлических крыльях торпед световые пятна прожекторов — и как двенадцать аэроторпед одна за другой камнем рухнули вниз…

Невиданное облако сизого дыма подпрыгнуло с земли и поглотило их. Словно гигантский вулкан раскрыл там, внизу, свой кратер и по очереди глотал торпеды, отвечая на это новыми и новыми клубами дыма, покрывшими в конце концов всю землю. Торпеды взрывались внизу одна за другой, автожир бросало вверх и вниз, словно мячик в руках озорного мальчишки, — так сильны были воздушные волны от взрывов. Но большинство аэроторпед удалось спасти, они уже повернули направо и медленно летели, как стая птиц, вдоль границы смертоносных лучей, понемногу удаляясь от нее.

Из окошка радиокабины на стол упали три телеграммы:

«Курс аэроторпед изменен. Прямо на запад. Самый малый газ.

Миети».

«Жду указаний. Шесть истребителей по неизвестной причине упали в зоне прожекторов.

Гагарин».

«Ожидаю приказов. Восемь бомбовозов упали по неизвестной причине в зоне излучения прожекторов.

Райвола».

Генерал Ренуар ударил кулаком по столу: черт! Ведь теперь делать нечего, сквозь дьявольские лучи все равно не прорвешься, надо возвращаться. И рявкнул в телефон, сжав челюсти:

Радируйте Гагарину и Райволе: «Курс на северо-запад, к аэродрому отряда. Рейд откладывается». Далее, радируйте в аппаратную, Миети: «Немедленно…»

И он остановился: что именно передать Миети, куда направить аэроторпеды? Ведь они не могут спуститься на землю без того, чтобы не взорваться, ведь их часовые механизмы установлены на взрыв через два часа… Не может снаряд, вылетев из ствола пушки, вновь вернуться в дуло; не может аэроторпеда, выпущенная в воздух, вернуться на свой аэродром, ибо она даже не имеет приспособлений для посадки, она упадет, она взорвется, пусть и опережая часовой механизм — взорвется от удара о землю… Вдруг он услышал голос лейтенанта Гринберга:

Господин генерал, к нам движутся лучи!.

Как безумный, ринулся генерал Ренуар к окну: да, смертельные лучи начали двигаться. Если прежде они стояли неподвижно, как невиданные небесные шлагбаумы, то сейчас начали передвигаться, словно разыскивая в небе что-то до сих пор не пойманное. Они подбирались все ближе и ближе, пересекаясь в воздухе, словно бледные голубоватые ножницы, разрезающие небо на огромные куски. Ближе, еще ближе…

Полный газ, Гринберг, назад, курс на запад!.

Но было уже поздно. Автожир судорожно рванулся в сторону, быстро набирая скорость и уходя на запад. Один из голубоватых лучей, одно из лезвий гигантских ножниц, молниеносно резануло его нос, где помещался главный двигатель. На долю секунды прикоснулось лезвие, едва чиркнуло, — однако этого было достаточно. Мгновенно стих шум мотора, остановилась, подрагивая, стрелка электрического указателя высоты. В генеральскую каюту вбежал радист, руки его дрожали:

Связь прервана, господин генерал! Машины не работают, передатчик и приемник испорчены, взорвались все лампы… телефон не действует…

Автожир медленно шел вниз, поддерживаемый только оборотами горизонтального пропеллера и движениями оперения, что позволяло Гринбергу с большим трудом спускаться наподобие планера. Генерал Ренуар молча смотрел в окно — вслед эскадрильям истребителей и бомбовозов, которые удалялись от него в сторону Кустамяки, курсом на северо-запад, — и в первом отряду аэроторпеды, что несли на малом газе, на малой скорости взрывы и пожары в новом направлении, на запад, где никто точно так же не ожидал разрушительной атаки, в страны, чью вековую культуру пытался защитить своей механической армией от варваров-большевиков генерал Ренуар…

«Миети, конечно, не изменит курс аэроторпед без моего приказа… дисциплина… и передатчик у меня не работает… это же ужас… аэроторпеды взорвутся через полтора часа… и я не могу отдать приказ, изменить их курс… аэроторпеды возвращаются на запад… боже мой, какой ужас…»

Генерал Морис Ренуар бормотал это, глядя безумными глазами мимо радиста, который стоял, держась дрожащими руками за стол и боясь взглянуть в лицо сурового командира, постепенно терявшего рассудок…

Но генерал Ренуар вдруг замолчал. Стиснул челюсти, грозно ударил кулаком по столу:

Нет, еще поживем! Пусть летят на запад, пусть летят куда угодно — мы еще поборемся!.

Автожир медленно снижался, приближаясь к земле…

В это же самое утро, на тысячу километров южнее, в четыре часа начиналось большое комбинированное воздушное и наземное нападение на Советский Союз. Смешно было бы думать, что наступление начинали только части, размещенные в Браештове. Не менее наивным было бы считать, что наступление целым фронтом осуществлялось только какими-то определенными механизированными частями. Современная война не знает отдельных частей, танков, артиллерии, пехоты или кавалерии. В наступлении принимают участие буквально все рода войск — в определенной последовательности, по обдуманному плану.

Ровно в четыре часа утра все небо вдоль границы покрылось стаями стальных хищников, решительно двинувшихся в сторону Советского Союза. Одновременно загремела артиллерия, посылая сотни и тысячи тяжелых снарядов, которые разрывались на советской земле, сея смерть и разрушение. Тишина мирного погожего апрельского утра исчезла; на смену ей пришел гром выстрелов и взрывов. Задрожала земля. Горизонт скрыли облака дыма, сквозь них кое-где прорывались острые красные огненные языки пожаров. Это горели зажженные термитными снарядами дома в советских селах.