Александр Бородыня - Сияющий вакуум (сборник)

Он поправил обеими руками свой безобразный рыжий парик и, надавив на колесо кресла, подкатил к Миладе. Задрав голову, коротышка попытался заглянуть женщине в лицо.

— Никаких капризов, — сказал он писклявым, но страшным голосом. — Вы оба должны строго следовать нашим инструкциям. — Он погрозил маленьким пальцем и прибавил еще более пискляво: — Строго следовать! Иначе!.. — Он сделал многозначительную паузу. — Иначе мы вас убьем!

Лицо Милады просто перекосило.

Но коротышка будто не заметил этого. Он уже кружился на своем кресле по комнате, заглядывая во все углы.

— Можете называть меня Жаном, — сказал он уже немного дружелюбнее, — а его Полем. — Он не глядя указал рукой на второго посланца далекого будущего. — Мы все время будем рядом. — Он постучал костяшками пальцев по стене. — Мы устроились здесь же, в соседнем номере.

Ночью, когда Филипп, погасив лампочку и прошлепав босыми ногами по холодному полу, опустился на постель, Милада сказала:

— Я готова выполнять все твои требования, Филипп. Но, пожалуйста, объясни мне, что все это значит? Зачем мы здесь? Кто эти противные полупарализованные коротышки в старушечьих париках? Объясни мне. — Милада негромко всхлипнула. — Объясни. Я не понимаю!..

Долгое путешествие было утомительно, и все тело Филиппа чесалось и болело после подобного перемещения во времени и пространстве. Поэтому не без удовольствия он прилег на постели и вытянул ноги.

— Это посланцы далекого будущего, — сказал он. — Апостолы света и добра! Не бойся, мы немножечко побудем здесь, достанем одну вещь и отправимся туда, вперед… — Он мысленно представил себе далекое будущее и не смог сдержать мягкой счастливой улыбки. — Туда, в красивое послепослезавтра, где я буду управлять миром!..

В полутьме гостиничного номера Милада подошла к окну и немного приподняла занавеску, и Филипп увидел на фоне чуть тлеющего неба силуэт своей жены.

— Дождь кончился, — сказала она. — Звезды появляются. А вон там слева над крышами… Господи, неужели это Эйфелева башня?! Сама не верю!

В первый же вечер по приказу Жана двое рабочих из зоомагазина принесли и поставили в их комнате большую клетку, и несколько дней подряд Филипп просыпался от вопля голодной обезьяны.

Это был рыжий шимпанзе трехлеток с очень печальными глазами. Если не считать пронзительного запаха и гортанных воплей, особых неудобств он не доставлял.

— Мы не хотим рисковать при вживлении прибора в вашу голову. Ваша голова бесценна! — пояснил Жан, когда за рабочими закрылась дверь. — Животное нужно для контрольного опыта. — Повернув желтое личико к Миладе, он добавил: — А вы должны убирать за зверем и кормить его. От его физического и морального состояния в некотором смысле зависит физическое и моральное состояние вашего мужа.

На календаре было начало августа 2035 года. До вступления в должность Люсьена Антуана д’Арка оставалось еще два дня, и большой ЛИБ, предназначенный для мэра, был совершенно недоступен. Наверное, он находился где-нибудь в банковском сейфе за бронированными дверями.

В качестве небольшой моральной компенсации уже на следующий вечер после появления в их номере несчастной обезьяны Жан принес целую горсть приборов поменьше. Как и обычно, носатый коротышка без стука вкатился в дверь номера и высыпал их на стол.

— Вот, посмотрите сюда, — сказал он торжественно. — Это результат почти двухлетней кропотливой и тяжелой работы наших агентов! Конечно, это опытные образцы, а не сам прибор. Вы должны оценить!

Высыпанные на стол образцы напоминали горсть мелких камней. Это были кристаллы процессоров.

— Один из этих образцов нам нужно вставить сюда. — Пальцем коротышка указал на голову обезьяны, ткнул в самое ухо. — Если она останется жить, то другой прибор мы вставим сюда! — И он тем же пальцем указал в лоб Филиппу.

Тупо глядя на инвалидное кресло, осторожно протискивающееся между дверными створками, Филипп неожиданно припомнил последние слова Эрвина Каина: «Воздержись от соблазна, как бы ласково тебя ни приглашали, не ходи в будущее. Не ходи, Филипп Костелюк. Не ходи. Худо будет».

Воспоминание было крайне неприятно. Но он отбросил это воспоминание и сказал себе твердо: «Во- первых, если бы я не сделал этого шага, то Марс бы погиб. А вместе с Марсом погибла бы надежда на спасение от семян. Во-вторых, я пока что пошел не в будущее, а в прошлое. Я получу новый ЛИБ, а там посмотрим, куда лучше будет направиться. Но даже если я и приму предложение этих мерзких коротышек, то буду жить еще триста лет, и за это время уж наверное смогу исправить свою ошибку. Триста, конечно, не двадцать тысяч, но триста все-таки не семьдесят и не девяносто. К тому же я становлюсь там, в будущем, правителем всей планеты!»

Принесенные приборы остались в номере. На столе была расстелена большая белая салфетка, и на ней лежали семь маленьких аппаратов. Это был результат большой и кропотливой работы шпионов. Все они были вынуты инвалидами-шпионами из голов умерщвленных подопытных обезьян.

Никогда раньше Филипп не видел ЛИБ снаружи. Приборчик всегда находился внутри его головы и являлся больше его сущностью, мыслью, частью души, нежели материальным предметом. Смотреть на кристаллы пристально оказалось неприятно. ЛИБ являл собой нечто среднее между зубной щеткой без ручки и осколком снаряда, который хирург только что вытащил из тела умирающего солдата.

Постояв немного над столом, Филипп накрыл салфеткой свои трофеи и, подвинув Миладу, опустился В постель. Обезьяна шимпанзе, сжимая прутья клетки в своих длинных пальцах, мокрыми большими глазами смотрела на него. Филипп хотел сказать обезьяне что-нибудь доброе, но не стал. Он лег на спину и сразу уснул.

Операцию по экспериментальному вживлению ЛИБа в голову обезьяны произвели ранним утром, после очистки клетки, но перед кормлением. Точно по инструкции коротышки Филипп зажал голову шимпанзе между своими коленями и, вставив в волосатое ухо приборчик, сильно протолкнул его внутрь большим пальцем. Обезьяна только судорожно всхлипнула.

— Ничего, ничего, — сказал Филипп Костелюк, водворяя животное в клетку. — Потерпи, малыш. Я возьму тебя с собой в будущее. — Он покосился на все еще лежащую в постели Миладу. Случайно получилось, что сказанное относилось равно и к женщине, и к обезьяне. — Да, я возьму тебя! — повторил он. — Там мы будем вместе с тобой управлять миром.

После того как Филипп закрыл клетку, обезьяна сидела на полу, раскачивалась и обеими руками закрывала уши. У нее явно болела голова. Филипп подошел к окну. Было утро.

Небо над Парижем серое, низкое, но дождя нет. Филипп поискал среди нагромождения зданий Эйфелеву башню и не нашел. Город, построенный на месте старого Парижа, отсвечивал синим и матово-белым стеклом, сырые бетонные закругления и быстро проржавевшие гигантские сваи не производили впечатления надежности. Казалось, что все это может обвалиться, рухнуть и похоронить под собой новое, послевоенное поколение парижан.