Линор Горалик - Выживальцы

В камере было чисто и сухо. Здание бывшей школы, приспособленной под штаб и тюрьму, имело нарядный ярко-розовый фасад, с лепными книгами и циркулями, с латинским девизом над широкой дверью.

Он сидел на полу, по залитой солнцем стене, расчерченной полосками тени, стремительно бежал паучок, и рой пылинок клубился в потоке света. Он ни о чем не думал и ничего не ждал, потому что все уже было ясно и предрешено, предсказано и предчувствовано, и сейчас события шли своим ходом, не зависящим ни от кого и ни от чего, и все выполняли свои роли в движении гигантской системы, действуя по железному закону, которому подчиняется все живое и неживое. Ему было тепло и удобно, через несколько часов ему принесли еды, явно из штабной кухни, потому что заключенных было мало, и готовить для них отдельно было бессмысленно. Он поел и заснул.

Его разбудили крики и выстрелы за дверью, и, томясь скукой ожиданности, он ленился открыть глаза, пока не заскрежетал замок на его двери и в комнату не ввалились двое юношей, один с пистолетом, другой с винтовкой, с неумело нарисованными серебряной краской крылышками на нагрудном кармане. У одного заплыл глаз и пол-лица наливалось багрянцем, второй смешно, по-птичьи, поджимал руку. «Бегите, бегите! — взволнованно закричал этот второй. — Мы Вас прикроем, бегите к машине!» За стеной кто-то стонал и ворочался. Он встал с пола и пошел к двери, подгоняемый нетерпеливыми жестами юных подпольщиков. Они побежали по коридору, тот, который с винтовкой — впереди инженера, второй — позади, зажав пистолет в здоровой руке и беспрерывно оглядываясь, так, что его бег напоминал балетные па.

На школьном дворе стояла машина, маленький грузовичок с надстроенным из фанеры корявым кузовом. Они подхватили его под руки и подтолкнули в кузов, один сопровождающий вскочил следом, второй, закинув винтовку за спину, плюхнулся за руль и, на ходу закрывая за собой дверь, дал газ, и грузовик, отрыгнувшись, затрясся и въехал через школьные ворота на шоссе.

Сидящий в кузове среброкрылышник морщился от боли при каждом толчке, и прошло несколько секунд, прежде чем он спросил: «С Вами все в порядке?» Инженер кивнул. «Я уж боялся — не успеем, увезут они вас,» — сказал юноша. «Вы знаете, что было?» «Нет,» — сказал инженер. «Ну да, — сказал юноша, — как Вам знать. Елине удалось от них сбежать, когда вас забрали, она, кстати, в горячке лежит, ну, Вы не волнуйтесь, за ней там смотрят,» — и, не дождавшись реакции, продолжил: «Она побежала в город, по цепочке передала, что Вас взяли, мы собрались немедленно за Вами ехать, и тут грохот в двери. Какая-то сука нас заложила, понимаете? Они не могли догадаться, что штаб под церковью, этот подвал наши ребята обнаружили, даже монахи не знали… Кто-то из своих заложил, сука, говно позорное!» Юноша начал заводиться. «Мы его найдем, не думайте, ох, мы его найдем… Валека там на месте убили, Анату ранили, она умирает сейчас, наверное, мне вот руку…» И тут он внезапно, по-мальчишечьи зарыдал, что-то бормоча, чертыхаясь и грозясь, стыдливо пряча лицо в сгиб локтя здоровой руки, все еще сжимающей пистолет. «Ну, еще два месяца, и…» В этот момент сидящий за рулем загрохотал в стеклянную перегородку и стал тыкать пальцем в зеркала. Юноша в кузове, все еще хлюпая носом, поддался вперед, глянул и разразился новым потоком брани. Инженер лениво посмотрел в крошечное отверстие, проделанное в фанере для вентиляции, и увидел две машины сзади, из-за передних стекол виделись бугорки пятнистых касок. В следующую секунду несколько оглушительных ударов металла о металл заглушили рев мотора, и немедленно машину накренило и повело в сторону, инженер плотнее взялся за скамейку, юноша полетел прямо на него, ударился больной рукой и закричал. Грузовик остановился.

Когда открылись двери кузова и он шагнул вниз, к солдатам, его ударило теплым ветерком, гигантским голубым небом, запахом и шелестом выгоревшей загородной травы. Он стоял, сцепив пальцы за головой, не чувствуя обыскивающих рук, отдавшись пьянящему ощущению механичности, очевидности и ожиданности каждого звука, жеста, действия, проиcходящих сейчас на этой сцене, с участием семи душ и шести дул. Его толкнули прикладом, он не задумываясь пошел к серой машине, впереди, уже без оружия, шли два его прежних провожатых. Он чувствовал себя человеком, слушающим удивительную мелодию, настолько гармоничную, что само естество подсказывало ему каждый следующий аккорд, и сейчас, в энергичной фуге происходящего, приближалась кульминация, и он завороженно смотрел, как идущий впереди него юноша делает рывок в сторону и начинает бежать; и, не поворачиваясь, он видел, как один из солдат сзади скидывает с плеча автомат и дуло ползет вверх по кривой, и чувствовал, как его собственное тело по инерции начинает следующий шаг, и выброшенная вперед нога натыкается на камень, с таким чувством ожиданности, как если бы это была сто раз отрепетированная, синхронизорованная, отточенная сцена, и как, оступившись, он теряет равновесие и начинает падать вправо, взмахом рук, как блестящий дирижер, отмечая тот момент, когда его тело приходится на траекторию выстрела.