Лазарь Лагин - Голубой человек (Художник А. Таран)

И хоть бы с кем-нибудь обменяться несколькими словами, хоть приветствием!.. Топ-топ, топ-топ» Круг за кругом, круг за кругом…

И вдруг как-то, когда Антошин уже стал привыкать к своему одиночеству, он вдруг во время прогулки услышал: — Егор!.. Ан-то-шииин!.. Здорово, Ero-o-op!.. Я на пятом этаже-е-е!

Это кричал Фадейкин!

— Антошин стремительно повернулся на голос Фадейкина, но надзиратель заорал:

— Отставить!.. Не смотреть!.. В камеру шагом ар-рш! Антошин не стал его слушаться. Пока надзиратель, стуча саиогама по пыльному булыжнику, бежал к нему, чтобы заткнуть ему глотку и утащить обратно в камеру, Антошин успел разыскать заветное окно на пятом этаже и увидел Фадейкина который устроился, видно, на столе или на плечах товарища по камере и потому был очень хорошо виден почти по пояс. Фадейкин кричал ему, махал рукой:

— Какое твое здоровье, Его-о-ор?.. За меня не сомне-вайся-а-а, у меня все в аккурате-е-е!.. Ты за Илюшку Фадейкина не беспокойся!..

А Антошин тоже махал ему и счастливо кричал на весь тюремный двор:

— Привет, Илюша, привет!.. Держись крепко-o! Наша возьме-е-от!..

За неисполнение приказания дежурного надзирателя он трое суток провел в темном и вонючем карцере на хлебе и воде и был на две недели лишен прогулок. Но он об этом не сожалел. Игра стоила свеч.

Тем более что лишение прогулок носило теперь чисто психологический характер: приговор «По высочайшему повелению» был уже Антошину вынесен, объявлен в канцелярии начальника тюрьмы. Теперь еще несколько дней, и его из тюрьмы, где он находился в предварительном заключении, переведут в другую, где ему предстоит отбывать свой срок до ссылки на поселение в Сибирь или еще какую-нибудь глушь.

За два дня до перевода его вызвали на свидание.

— Антошин! — распахнул дверь его камеры надзиратель. — Пожалуйте на свидание. До вас пришла ваша невеста и при ей какая-то рыженькая малюточка.

«Рыженькая малюточка» — это, конечно, Шурка. А вот кто объявился его невестой? Неужели Дуся?..

Полутемная комнатка свиданий, разрезанная на две части двумя частыми металлическими сетками. По ту сторону сеток Шурка и какая-то молодая женщина. Боже мой, да это ведь Феня! Ну и отчаянная же девчонка!.. Прет прямо на рожон!.. Сказать бы ей несколько слов насчет ненужного риска. Нельзя: рядом с Феней — жандармский подпоручик. Прислушивается, сукин сын… Надо разыгрывать перед ним влюбленного жениха.

— Фенечка, дорогая, здравствуй! — говорит он ей. — Молодец, что навестила! И ты, Шурбчка, здравствуй!.. Ишь как вымахала за несколько месяцев! Совсем большая!

— Она теперь служащий человек, — говорит Феня и гладит Шурку по голове. С пасхи в ученицах у мадам Бычковой. Делов у нее по горло. Насилу отпустили. Ефросинья Авксентьевна еле выпросила: будто бы дед Шуркин помирает… А то бы не отпустили…

— А твои как дела, Фенечка?.. Как Дуся?

Феня с Шуркой молча переглядываются. Потом Шурка тихо говорит:

— Умерла Дуся.

— Умерла?! Когда?! Каким образом?.. Ужас какой!..

— Уже пятый месяц, как померла, — уклончиво, не глядя Антошину в глаза, объясняет Феня. — Простудилась и померла… Велела тебе на память цветок передать… Гераньку… Вот эту самую гераньку…

Шурка показывает Антошину из-за сеток что-то красненькое, мятое.

— Мы тебе, Егорушка, гостинцев принесли. Тебе через контору передадут, говорит Феня.

— И гераньку тоже, — шепотом подсказывает ей Шурка.

— И гераньку тоже, — повторяет вслед за Шуркой Феня.

— А как родители, Шурочка?

— А они живые. Что им сделается… Здоровые, кланяются… Тебе мамка на дорогу пирогов напекла. С мясом и с рисом. Вкусные. Тебе через контору передадут.

— Спасибо. А нюхательного табачку?

— Через контору передадут. Смех берет, что ты табак нюхаешь… Ровно дед какой? — смеется Щурка.

— А я уже совсем не молодой, — шутит ей в ответ Антошин. — Скоро на кашу переходить буду. Уже зубы не те… А книжки ты читаешь, Шурочка?

— Я сейчас, Егор, занятой человек.

— А ты все равно читай. Как только свободная минутка, ты сразу книжку в руки и читай.

— А я и читаю! — победоносно подмигивает Шурка, довольная, что ей удалось разыграть Антошина. — Что я, дура, что ли, чтобы не читать! Я читаю. Мне Полина, если хочешь знать, такую сказку достала, умереть мало! Будто бы Иван-царевич отправляется в дальние-предальние страны искать Жар-птицу, а ему навстречу…

— Шурочка, — останавливает ее Феня, — В другой раз расскажешь, У нас же времени в обрез.

— Вот дуреха так дуреха! — ругает самое себя Шурка. — Совсем я забыла! Тебе же Полина кланяется… Она говорит, — тут Шурка не выдержала, прыснула. Она говорит, ты умный и интересный!.

— Я на тебя, Фенечка, знаешь как надеюсь! — перебивает ее Антошин, чувствуя, что краснеет, как мальчишка. — Ты ведь у меня умница… Я верю, что ты за какое дело возьмешься, не отступишься уже от него…

— Не отступлюсь, Егорушка, — обещает ему, Феня. Ояа прекрасно поняла, на что Антошин, намекает, но, чтобы сбить с толку жандарма, добавляет: — Варежка тебе будут первый сорт, теплые, красивенькие и сразу две пары, и обе пары одинаковые: теряй, не хочу.

— Спасибо, Фенечка, — говорит Антошин. — А если тебе не хватит шерсти хорошей, иди к тому дядьке лысому на Толкучий рынок, аккурат возле самых Никольских ворот. Он тебе поможет подобрать подходящую… И недорого возьмет.

Про Толкучий рынок и шерсть тоже сказано специально для жандарма. Феня понимает, что Антошин советует ей не терять связи с Лысым, то есть с его тезкой, студентом Георгием Сидельниковым.

— Не люблю я лысых! — на всякий случай смеется Фенл. — Нам девушкам, больше кудрявые нравятся… вроде тебя.

Теперь они смеются все трое. Шурка, та прямо до слез. Вытерает глаза, и тут Антошин замечает, что указательный палец ее левой руки забинтован чистой тряпицей.

— Эге — говорит он, — да у тебя что-то с пальцем приключилось!

— А это она… — начинает Феня.

— Не надо, Фенечка! — всполошилась Щурка. — Ой, Фенечка, миленькая, хорошенькая, ну не надо!

Она готова от смущения провалиться сквозь пол.

— Ну чего ж тут, Шурка, такого особенного, чтобы стесняться? — смеется Феня. — Какая я тебе Щурка! — переходит Шурка от обороны к нападению, — Я уже большая. Сама говоришь, служащий я человек, а ты все «Шурка» да «Щурка»!

— А чего ж тут Александра Степановна, такого скрывать? — подтрунивает над нею Феня. — Дело житейской. С каждым может случиться.

«Александра Степановна»!

Антошина словно током ударило: какое удивительное совладение!.. Шурка это Александра, а если ее но отчеству, так конечно, же она Степановна… И та Александра Степановна как-то раз шутила, что она родом сапожниикого классу…

Он пытливо, по-новому вглядывается в густо порозовевшее лицо вконец смутившееся девочки: похожа!.. Очень похожа!.. Во всяком случае, безусловно есть что-то общее, Это она — Александра Степановна Беклемишева (по мужу) но еще ребенок!..