Арно Шмидт - Респубика ученых

Инглфилд повел меня побеседовать с обслуживающим персоналом; завязывал беседы; качал головой; (и мисс Алабама выдрессированно растворилась — незаметно ускользнула в туалет); Инглфилд казался очень озабоченным, даже помрачневшим. / «Странное дело: не пишет больше ни строчки! — Когда он только приехал на остров, в его кабинете рождалась пьеса за пьесой, одна прекраснее и злее другой. Потом — «он еще ниже наклонился над нашими тарелками; забормотал более настойчиво: — «все производство внезапно прекратилось! И вот по какой причине»: (он свирепо засопел и укусил сам себя за щеку (я бы этого не смог сделать ни за какие деньги!)): Грегсон во время одного спортивного праздника, «Левый борт против правого борта», встретил одну русскую и втюрился в нее по уши — бабища, что твой несгораемый шкаф, такая может подтянуться на турнике и сделать «солнце» на одной руке». (Я посмотрел через зал: Грегсон, почти не видный за умопомрачительной горой мяса, поглощал его с волчьим аппетитом.»: «Может быть, тут все дело в их несовместимости? — «попытался я дать свое объяснение этой истории: «ведь он так худ?. Ну, ясное дело: несчастная любовь, неравенство партнеров!: он поэтому так налегает на еду, чтобы сравняться с ней!» Но Инглфилд с сомнением покачал головой): «Вы еще не все знаете; погодите с Вашими предположениями. — Прежде всего они встретились за городом, «у городских врат». Все дальше увлекало его это могучее и мрачное создание. И так продолжалось до тех пор, пока он не дошел вместе с ней до «левой библиотеки» и зашел в нее, где его, естественно, встретила толпа русских. Дальше — больше: он заявляет: он должен, дескать, ради накопления подготовительного материала к новому малому роману пожить на той стороне 6–8 недель — и тут уж ничего нельзя поделать; тут мы как официальная инстанция бессильны.»

Пауза; он ожесточенно жевал.

«А — э-э — как неофициальная?» отважился я задать вопрос. «Ах, неофициальная-неофициальная!» фыркнул он раздраженно: «неофициально мы, разумеется, можем попытаться сделать все возможное: так сказать, негласные рекомендации друзей. Почетные приглашения на лекционную поездку по Штатам — он всегда неизменно отговаривался: они, мол, его недостойны! Всем военнослужащим женского вспомогательного корпуса дано указание, что та, кому удастся отбить его у русской, получит удвоенное жалованье, а договор с ней будет продлен — Тщетно!: А там есть такие девочки — очень оригинальные, пальчики оближешь!» причмокнул он, (думая в тот момент явно о скульпторше, по имени Берта Саттон, what a woman, [176] Что за женщина (англ.). и тут я не мог не признать в какой-то мере правоту Грегсона. (Или у Инглфилда все же есть свои резоны; ведь и Берти была в известном смысле женщиной «оригинальной». И даже очень. Хотя, чтобы быть женщиной, ей очень многого недостает. Кроме одного, пожалуй.)

«И он отправился на ту сторону: 4 недели ; 6 недель: 8 недель! — Потом вернулся: в том состоянии, в каком Вы его сейчас видите. Он больше не пишет, не работает. На все вопросы на эту тему дает стереотипный ответ: вся западная литература, сплошное, мол — ну, Вы и сами знаете, что именно.

Он склонился к моему уху; и зашептал , дыша запахами жаркого с подливкой: «Мы, само собой разумеется, попробовали воздействовать на него и с помощью гипноза: он страшно изменился, полностью!! Его словарный запас сократился невообразимо; и он никоим образом не хочет заменить подзабытый американский хотя бы выученным за последнее время русским; нет! У него разум деревенского батрака!»

Он выпрямился, насытившись, сел поудобнее; скрестил разболтанные в суставах руки на груди; устремил на меня пронизывающий взгляд:

«И поэтому, мистер Уайнер: прошу Вас теперь вполне официально там — где только для этого представится хоть какая-либо возможность — быть понаблюдательнее: здесь что-то произошло! / И это не единственный случай подобного рода: мисс Джейн Кэппелмен» (он видел по моему почтительному лицу, что я знал поэтессу, и воздержался от излишних объяснений.): «и она слоняется, в состоянии такого же умоиступления, по Поэтическому уголку. И она налетела на одного неотразимого лысого русака из Тулы, и ей пришлось познакомиться с тем, как идет жизнь в народных республиках — и она онемела, утратив дар поэтической речи: мы измерили ее словарный запас; в настоящее время он насчитывает 380 слов!». Встаем, прощаемся. (Мисс Алабама протянула мне, зафыркав, свою налакированную правую: дело в том, что я не подписал безоговорочную капитуляцию при виде ее прелестей.) -

На улице: небо, наполненное мрачными руинами облаков; лист с деревьев повалил гуще. / Мы стояли бок о бок друг с другом и поджидали русский автомобиль, который должен был забрать меня. / Огромная сибирская лайка хозяина ластилась к нам, играла, вертела хвостом. Инглфилд тут же взял осколок щебня и запустил им в собаку! — «Что с Вами?! Зачем это Вы?!» крикнул я возмущенно (теперь-то я мог расплатиться с этим парнем той же монетой: он что, забыл про «Закон о запрещении жестокого обращения с животными»?); и ласково: «Ну иди же, иди ко мне, собачка! — Та-а-к…» (пес, все так же доверчиво, приблизился ко мне; я бросил ему небольшую палку: он залился радостным лаем и погнался за ней (с таким пылом, будто ему предстояло затравить строптивого быка!). Принес мне прутик и, крайне гордый, лег у моих ног. Потом уселся рядом со мной так, что шерсть у него на загривке, торчавшая словно шипы, коснулась меня (он был таким большим, что мне пришлось согнуть руку в локте, чтобы положить ее ему на голову!). Я тихонько почесывал его; и он старчески мудрым взором смотрел вместе со мной на улицу. / Инглфилд нервно принес свои извинения: он терпеть не мог, как выяснилось, этой породы. / Дал даже своего рода обоснование: похожая лайка — может, еще больше — прибежала к Берти Саттон; а та, как и все скульпторы, пришла в восторг, увидев такую изумительную, роскошную модель (и целых 4 недели ваяла только фигуры собак; один из плодов этого увлечения — скульптурная композиция «Читаем вслух» — худенькая молодая женщина получила первое любовное послание и читает его, вся объятая трогательным упоением, своему старому другу, огромному псу; тот слушает с внимательно-хмурым выражением, будто он, охваченный ревностью, понимает каждое слово! — для филистеров это стало гвоздем сезона! И городские власти Спрингфилда сразу же купили скульптуру и поставили ее в городском парке: тамошние девицы попадали в похожие ситуации!). / Она повсюду таскала пса с собой, «и даже при мне, в моем присутствии, и — э-э —» я только кивнул в ответ; он нервно продолжал: «На следующее утро обнаружил пропажу — не таких уж важных, но все же — э- э — конфиденциальных бумаг администрации нашей половины. Так и не нашел их до сих пор.» У Берти их, само собой разумеется, быть не могло: хотя я и должен был согласиться на ее «просвечивание» — то есть побеседовать с ней под гипнозом); ее глаза просветленно лучились: «Все это выглядело весьма shocking, [177] Шокирующе (англ.). так как — э-э: You know [178] Вы знаете (англ.). и я вновь кивнул: I know: [179] Я знаю (англ.). «но она продолжала делать свои признания, исключительно по своей воле: Ou Senecy: I love You sou! [180] О, Сенека: я так люблю тебя! (англ.). Lovely, isn’t it? [181] Прелестно, не правда ли? (англ.). (так его, выходит, зовут Сенека: этого еще не хватало!) Немного успокоившись, он продолжал свой рассказ: «Well». [182] Ладно (англ.). На следующее утро четверо знакомых, бывших прошлым вечером в театре, сообщили полиции: они, по их словам, проходя при ярком лунном свете мимо галереи и библиотеки, сворачивая на улицу Пулафука, увидели громадный силуэт собаки, которая, держа в пасти что-то белое, неслась по направлению к ним; и, проскочив Нейтральную полосу, по улице Литературы помчалась в Восточный сектор! — конечно, все они были «high» [183] Сильно на взводе (англ.). — добавил он, вздохнув…