Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре

— Сочувствую! — бросил я, но Ен, казалось, не расслышал моего замечания. Продолжал:

— А ты знаешь, сколько заговорщиков только в нашем городе? Работы вот так! А ты говоришь, Наока! Сейчас не до уголовников, даже если он таковым и является. В столице объявлено чрезвычайное положение, так что сам понимаешь…

— Понимаю. Значит, я могу считать себя на некоторое время свободным?

— Вообще-то, я надеялся на твою помощь… — со странной интонацией в голосе произнес он.

— Это навряд ли!

Его глаза остались непроницаемыми, но я очень хорошо почувствовал его истинную реакцию на мои слова. Тем не менее, он спокойно сказал:

— Ну, хорошо. Отдохни пока… Я загляну к тебе дня через два.

— Думаю, ты не застанешь меня дома. Считай, что я еще не вернулся!

— Да?

Ен подозрительно посмотрел на меня, но удерживать не стал, даже дружелюбно улыбнулся на прощание.

В поселок я вернулся, когда солнце уже висело у горизонта огромным багровым шаром, и красные сумерки спускались на молчаливо стоявшие одноэтажные домики с плоскими крышами. Оставив магнитор в тени сухого дерева, росшего во дворе, я вошел в дом. Юли сидела у окна, с грустью наблюдая за угасающим днем. Хо медитировал в углу комнаты.

Неподдельная радость появилась в глазах Юли, едва она заметила меня. Порывисто встала, подошла ко мне. Обняла меня за шею, прижимаясь щекой к моей щеке.

— Милый! Что случилось? Тебя так долго не было!

Она вглядывалась в мои глаза с пристальным вниманием и тревогой, и в тоже время в глубине их блуждала теплая волна любви, изо всех сил рвущаяся наружу.

Хо открыл глаза и внимательно посмотрел на меня.

— Как дела?

— Плохо! В столице произошло покушение на Чой Чо Рена. Объявлено чрезвычайное положение. Служба безопасности занята поиском причастных к заговору. Кругом аресты и облавы.

На лице Хо не отразилось никаких эмоций. Он снова закрыл глаза, негромко спросил:

— Что ты намерен делать?

— Продолжать начатое! На помощь ОЗАР теперь рассчитывать нечего. Придется полагаться только на себя. Меня мало волнуют все эти «заговоры», и я не намерен давать спокойно жить Наоке только потому, что властям стало не до него!

— Что ж. Это мудрое решение, — похвалил Хо после некоторого молчания. — Я рад, что не ошибся в тебе. И я на твоей стороне!

Ветер трепал ставню на окне, как беспомощный осенний лист. С тихим скрипом она билась об стену дома, не давала заснуть. Я встал, пересек полосу лунного света, и закрыл окно. Вернулся на прежнее место. Юли снова прижалась ко мне, положила теплую руку мне на грудь.

Хо спал в соседней комнате, никогда не нарушая нашего уединения. Это был замечательный человек, каких мне давно не приходилось встречать здесь, на Гивее. Безграничная мудрость и суровость удивительным образом сочетались в нем с обезоруживающей простотой и душевностью, которые он, впрочем, старался не показывать и прятал глубоко в себе. И все же иногда они прорывались из глубин его души наружу, и тогда он становился сентиментальным и романтичным, к безграничной радости Юли. В такие минуты она готова была повиснуть у него на шее и облизывать его, как преданный щенок. Я чувствовал, что она неосознанно тянется к Хо, словно к отцу, и объяснял это для себя ее долгой разлукой с Владом Стивом.

— Максим! — тихо позвала она. Я взглянул в ее таинственно черневшие глаза. — Как ты думаешь, что теперь с нами будет?

Ее теплое дыхание щекотало мне щеку.

— Ничего особенного… Будем жить, как жили. Почему ты беспокоишься об этом?

— Не знаю… Мне почему-то тревожно от всего этого. Может быть, нам все-таки вернуться на Землю? Ты ведь не согласился помогать Ену?

— Да. Но теперь мы должны помочь Хо. Ты же не хочешь оставить его одного?

— Нет, конечно… — Она замолчала. Пальцы ее нежно шевелились у меня на груди. Вокруг было тихо, и казалось что мы одни в этом мире, озаренном луной.

Я положил руку на ее запястье.

— Не волнуйся. Мы поможем Хо встретиться с его внучкой, и вернемся домой.

— Правда? — Она даже приподнялась на локте.

— Обещаю. Мне совсем не нравится то, что начинает здесь происходить. Я не хочу участвовать во всей этой возне с заговором. Разберусь с Наокой, и сразу же улетим на Землю!

Некоторое время мы лежали молча.

— Максим! — снова шепнула Юли.

— Да?

— Ты только не обижайся… Мы ведь с тобой уже давно вместе?

— Да.

— И я очень люблю тебя, очень!

— Я тоже люблю тебя!

Она приподнялась на локте, нежно поцеловала меня в губы.

— Что-то со мной творится такое… Я никак не могу понять. Я люблю тебя, но мне очень страшно за нас… — на минуту она замолчала, словно, не решаясь сказать что-то важное. Наконец, произнесла совсем тихо, опустив глаза: — Может быть, нам с тобой подумать о ребенке?

— Почему бы и нет? Я был бы только рад этому!

— Правда? — обрадовалась она, посмотрев на меня сияющими глазами. — Нет, правда, Максим? Представляешь, он был бы похож на тебя! У него были бы твои глаза… твои брови… твой лоб… твои волосы… твои губы… — Ее пальцы медленно и нежно бродили по моему лицу. — Он был бы весь-весь похож на тебя! И я любила бы его, как тебя!

Я ласково привлек ее к себе, коснулся губами ее горячих губ. Дурман, исходивший от ее волос, пьянил голову, и я задохнулся им, и этим протяжным поцелуем. Я даже не заметил, как она оказалась на мне, и мои руки заскользили по ее спине, по гладкой шелковистой коже, спустились ниже, на бедра. Пальцы мои уже нежно ласкали ее упругие ягодицы. Ее прерывистое дыхание тонуло в моем дыхании, наши губы ненасытно искали друг друга. Ее горячее, влекущее тело было столь же опьянительно, как и запах ее волос, ее кожи. Она неистовствовала на мне, и мне казалось, что сердце в моей груди вот-вот разорвется от сладостной истомы. Кровь стучала в висках — гулко и тяжело, как удары колокола. Все было, как в ночь нашей первой близости, перед моим бездумным и никому не нужным отлетом с Земли, когда нас ждала разлука, и она показала мне все свое искусство, почерпнутое в храмах Кхаджурахо [4] Кхаджурахо — древний храмовый ансамбль на территории Индии, богато украшенный резными барельефами с изображением сцен из Кама Сутры. , - все, на что была способна ее душа и тело в отчаянном порыве удержать меня на Земле.

И сейчас я опять был за гранью блаженства, а она и не думала униматься. Только шире раздвинула бедра, упершись руками мне в грудь. Я обхватил ее за ягодицы, помогая ей, и в этот миг почувствовал, как горячо бьется и пульсирует ее влажная плоть, как сжимает и играет моей возбужденной плотью. Грудь мою снова захлестнула душная волна, от которой я едва не задохнулся. С ее губ летели тихие прерывистые стоны и путаные слова нежности. Лунный свет плыл у меня перед глазами, растворялся в ее волосах, упавших мне на лицо. Я чувствовал каждый мускул, напрягшийся в ее теле титаническими усилиями достичь сладостной вершины, и отдавался ей без остатка.