Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре

Жилые дома кое-где были огорожены невысокими оградами, сплетёнными из сухих корявых веток. Эти ограды походили на загоны для скота, но нигде не было видно никаких домашних животных. Вдоль площади на тонких шестах, крепко связанных в треножники, висели рыбацкие сети, большие, потемневшие от воды, поплавки и другие рыболовные снасти.

Смуглые женщины — в большинстве своём худые и низкорослые, с невзрачными обветренными лицами — были одеты в одинаковые серо-коричневые одежды, состоявшие из коротких блузок с рукавами и широких юбок до пят. Многие из женщин подворачивали эти юбки между ног, превращая их в свободные удобные шаровары. В таком виде селянки разделывали рыбу на шершавых досчатых столах, латали дырявые сети своих мужей, стирали одежду у колодца или возделывали землю на крохотных огородах.

В посёлке было много пожилых и совсем старых людей. Они сидели без дела в тени навесов возле своих домов или собирались небольшими группами, о чём-то беседуя и прикрываясь от солнца плётеными шляпами или плотными накидками. Сухие лица, обтянутые морщинистой кожей, сгорбленные немощные тела, цепляющиеся сухими костлявыми руками за самодельные посохи… От этих стариков ощутимо веяло безысходностью близкой смерти, которая станет для них избавлением от тяжёлой жизни, наполненной таким же безысходным страданием.

Молодых мужчин в посёлке не было видно. Наверное, в это время дня большинство из них были заняты рыбной ловлей где-то в океане. Шум его волн и солёные запахи доносились даже сюда.

Тяжело ступая, я шёл по улице к дому старосты посёлка, выделявшемуся среди остальных своими размерами и деревянными резными колоннами перед входом, на которые опирался широкий навес от солнца. Любопытные глаза смотрели на меня отовсюду, а моё появление вызывало оживлённые разговоры и жесты удивления.

Лю Инь не отходил от меня ни на шаг, готовый в любую минуту прийти мне на помощь.

— А почему в вашем посёлке совсем нет собак? — удивился я, всё ещё пытаясь приноровиться к ходьбе с костылём.

— Их давно съели, — печально объяснил Лю Инь. — Даже крыс ты здесь не найдёшь. Их тоже съели в годы большого голода, чтобы хоть как-то прокормиться… Когда еда закончилась, многие стали строить лодки. Выходили на них в океан и научились ловить рыбу. Страшно сказать, но только это и спасло нас от совсем уж ужасных вещей, которые творились в некоторых провинциях. Теперь наш улов, да ещё скудный урожай корнеплодов позволяют нам не умереть с голоду…

— Вот там, на поле мы совместно выращиваем рут и гэн, — Лю Инь указал рукой на восток, где за расступившимися домами открывалась залитая солнцем опушка леса. — Но урожай в здешних местах небогатый и его едва хватает, чтобы дотянуть до следующего. Хорошо бы возить рыбу в город и продавать там на рынке. На деньги, вырученные с продажи, можно было бы купить много другой еды, одежды и даже моторы для наших лодок! Раньше мы так и поступали, пока здесь не появились эти проклятые хагетама. Они захватили много окрестных посёлков, выгнали из своих домов людей, а кого-то просто убили… Теперь все дороги, ведущие в ближайший город и даже в столицу, проходят по их территориям, и никто не осмеливается проехать по ним. Они занимаются разбоем и насилием, и чувствуют себя здесь хозяевами…

— А правительство? — удивился я. — Неужели оно не может защитить вас? Ведь Линь-Шуй совсем рядом!

Лю Инь поднял на меня тоскливый взор и сгорбился ещё больше.

— Зачем мы им? Они сами боятся беззакония, творящегося вокруг. Окружили себя высокими стенами, отгородились от всей планеты… Будто бы эти стены и солдаты-наёмники спасут их! — печально усмехнулся рыбак. — Вот, Линь-Шуй уже пал, и никакая стена не спасла никого. Скоро и в Шаолинсеу придёт та же беда, и нашего дорого Чой Чо Рена разорвут в клочья. Если не вы это сделаете, то какие-нибудь хагетама доберутся до него. Этим ведь никакой человеческий закон не страшен, потому что они и не люди вовсе!.. Или найдётся ещё кто-то отчаянный и напористый, кто сумеет захватить здесь власть…

Лю Инь тяжело вздохнул.

— Раньше люди были другими, они были добрее, а теперь весь мир окутан мраком. Скоро останется только лечь и смиренно умереть, чтобы не видеть всего этого ужаса и не переносить всех этих унижений!

— Вы не верите в победу справедливости? — удивился я. — К чему все эти печальные мысли?

— Эх, вэйкурэн! — снова вздохнул Лю Инь, скорбно качая головой. — А где она, твоя справедливость? Разве не обещали нам её тридцать лет назад, когда повели народ под бело-синими знамёнами революции против прежней власти? И тогда полегло не мало!.. Но что это дало нам, простым гивейцам? Ничего! Ни Чой Чо Рен, ни его предшественник, старый пьяница Цин Бо, получив власть в свои руки, не сдержали данных ими обещаний. Всё разрушено, всё вокруг пришло в упадок… и ничего не изменилось на этой планете! Кто был богат, тот и остался богатым, как прежде, получив от новой власти намного больше, чем имел до революции. Богачи лишь сменили свою личину, чтобы не попасть под горячую руку новых вождей, но и эти вожди со временем сами превратилась в таких же бездушных богачей, алчущих выкачать из этой земли, из своего народа последнее! Наверное, даже сам Майкеру Горо, затеявший эту революцию по заветам легендарного Квой Сена, не думал, что всё так обернётся для народа Гивеи спустя годы…

Лю Инь остановился и тоскливо посмотрел назад, словно ища там подтверждения своих слов.

— Вы участвовали в тех событиях? — догадался я.

— Участвовал, — кивнул в ответ старый рыбак. — Даже был легко ранен в боях за Шаолинсеу. Но скоро я понял, что наши предводители не желают менять этот мир к лучшему — лучшему для народа Гивеи. Тогда я ушёл из армии и уехал в провинцию, на Южный материк, где жила моя семья… Тяжело было сознавать, что твои предчувствия с каждым днём всё больше становятся явью. Поэтому я перестал надеяться на лучшее, забыл обо всём. Посвятил себя жене и детям… Но и здесь мне не повезло. Похоже, боги за что-то гневаются на меня, только вот не пойму за что…

Лю Инь опустил глаза, потом добавил:

— Верно, сказал древний поэт:

У дома старосты в тени навеса сидели какие-то люди, в белых одеждах и оживлённо беседовали.

— Цао-гун! — Лю Инь обратился к одному из них — пожилому мужчине с седой головой и густыми белёсыми усами под тяжёлым мясистым носом.

Староста поселковой общины, восседавший на крепком резном стуле с высокой спинкой, не без интереса взглянул на Лю Иня, затем перевёл взгляд на меня. Его чёрные глаза, полу прикрытые опухшими веками, смотрели изучающее и холодно. Цао-гун был довольно тучен и, судя по всему, неповоротлив. Наверное, поэтому он носил просторную длинную рубаху на голое тело, которая совсем не сковывала движений, и свободные широкие шаровары.