Сергей Шведов - Пал Вавилон

— Найдём угодья сенокосные. А что ещё придашь?

— Зайцев…

— Хо! Зайцев у нас ловить — не переловить зимой и летом.

— Зайцы не простые, а маврытанские, норные. Далеко не бегают, холода боятся, под землёй от морозов прячутся, зато мясо у них белое, а не красное. Для деток самое полезное.

— Вот это дело! Детки у нас слишком часто мрут без еды нежной. Что ещё?

— Поросяток с десяток.

— Да у нас от тех кабанов спасу нет!

— Не простых поросяток, а с тёплых земель.

— Полосатых?

— Нет, гладеньких, голеньких да розовеньких, что твои младенчики.

— А чем они лучше нашенских?

— Дают сало, которое во рту маслом тает и от которого никакой мороз не страшен.

— И это дело дельное!

— Только и кормить их надо, как человеческих младенчиков — молоком и заварной мучицей.

— С молоком, купец, ещё так–сяк, а муки у нас до рождества не достаёт.

— А я вам заместо муки земляные яблоки оставлю.

— Картофь наши чернецы сажать не дозволят — дьявольский плод, табачное отродье.

— А вы им верьте, да не доверяйте. Скажите, что не для себя, а для животинки посадили.

— Всё равно не дозволят, потому что царя–антихриста Петра припомнят и всякое такое приплетут. Сажать, может, и не помешают, а вот есть чёртовы яблоки — ни в какую. Ни людям, ни скотам.

— А и не обязательно вам те земляные яблоки вкушать. Могу тайну перегонки аквавиты из картофеля поведать для памяти потомков. Зерна вам всегда недостает, а картофеля будет вдосталь для выгонки чистого спиритуса. И дрожжи научу варить из черники аль голубики. А та бурда, что остаётся после перегонки аквавиты, как раз самое питательное пойло для поросят, и теляткам тоже гоже. Этого вам чернецы не запретят, потому как сами от аквавиты не откажутся. Да и хлеб на дрожжах пышнее и во рту приятственней.

— По рукам, купец! Лекарям аквавита позарез нужна, потому как лекарствие важное. Пусть чернецы удавятся от жадности, а аквавиту лекари получат.

Ударили по рукам. Потом пошли мелкие бабские покупки, подарки и отдарки с обеих сторон. Это интересно было только посадским бабам, потому как купец отдаривался за драгоценные камни и золотые самородки кусками дивной блестящей ткани. А шёлк для северных таёжников был дороже камушков и золота.

Ну а потом — народное празднество с длинными «столами», всё как по обычаю. С бражкой из морошки и ячменным пивом, которое тут варили всего четыре раза в год из–за извечной бедности северян. Гуляли до глубокой ночи. С голодухи у всех от припасённых запретных лакомств животы распёрло с непривычки питаться сладким и нежным. Потому–то и спали беспокойно, что животы громко урчали, а у кого–то и болели от резких колик.

— Вставай, купец, не мешкай! Мохнатых слонов тебе пригнали и погрузили на наши ладьи. Грузи на них свои товары и с попутным ветром уходи на веслах вниз по течению до Ледовитого моря, а там к себе на Грумант–остров. А коней своих нам оставь. Они нам нужнее. Мы тебе оленей упряжных погрузили взамен.

— А что за торопка такая?

— Народ за «столами» объелся. Теперь животами маются. Наши чернецы–мракобесы тебя отравителем объявили, а я у них и так в чернокнижниках хожу, потому как с подземельными рукомесленниками с Каменного пояса дружбу вожу. Торопись, купец, от греха подальше. А то тёмный народ с дрекольем подоспеет, сожгут мой терем вместе с тобой и мной. Да и нас не жаль — жаль, что книги древние спалят. Всю жизнь их собирал для грядущих поколений. Сам их прочитать не могу, потому что не знаю тайных технологий, а словарей толмачальных не имеем. Авось, потомки разгадают тайны древних.

— Я тебе карту мира оставлю, но прибор–путеказ мне самому нужен.

— Благодарствуй, не нужно…

— Нет, ты подумай получше!

— Не нужно.

— Но почему?

— Мои подземельные уральские умельцы твою картину мира вчера один в один сняли, да еще с твоими пояснениями. И свой прибор–путеказ за ночь наладили, не хуже твоего.

— Как, можешь мне сказать?

— Говорил же тебе — сделать они могут, а вот объяснить у них никак не получится. Нет у нас науки.

— Так ее нигде в нынешнем мире нет!

— Придется самим заводить, раз уже такой расклад. Прощаться долго не будем, до рассвета ты должен отплыть. Догнать они вас не смогут, потому как я вам все парусные ладьи с гребцами отдал. Ну, с богом!

Суровые бранные мужи с двуручными мечами наголо поднялись на крыльцо терема.

— Нарядчик Тимофей, сдай булаву и меч! Ты больше не властник над Большим и Малым Острогами. Святые отцы анафематствовали тебя на ночном соборе. Воеводы на военном совете разжаловала тебя в простые ратники. Все вельможные бояре согласились вычеркнуть твой род из столбовой книги. Теперь вселенское вече решит — жить тебе аль нет.

— Я греха за собою не чую.

— Ты приветил соглядатая.

— Когда у православных гостеприимство сделалось грехом?

— Вече рассудит.

Нарядчик огляделся — не спастись бегством. Крыльцо оцепила сотня копейщиков. Кольчуг и шлемов ни у кого не было, но доспех из бычьей кожи с толстой крапивной дерюгой под ним и меховой малахай, подбитый конопляной паклей — надежная защита даже от копья, а у него с собой и меча не было.

Вдали в острожном храме ударил колокольный набат.

— В самом деле вселенское вече собираете?

— А ты думал, шуткую? Сто лет не собирали веча, Тимофей Макарьевич. Повода не было. Ты его первый подал. А досе не было высокородных злодеев. Пошли с нами. Только прости, руки тебе свяжем. Длинные больно… Евфросий! — гаркнул самый старый воевода. — Вяжи преступника.

Монастырский келарь, двухметровая дылда, ухмыльнулся, скаля лошадиные зубы:

— Уж так свяжу, что не вырвется, даже когда грешная душа тело покинет.

Пришлых воевод было всего пятеро, по числу близлежащих острогов. Копейщики окружили крыльцо и выставили копья — заяц не проскачет. Сопротивляться бесполезно. Нарядчик покорно протянул руки.

— Уж больно ты, Тимофей, беспечный стал! — крякнул самый толстый и самый старый из воевод. — Почивать улёгся, а терем без охраны оставил. Ворота нараспашку. Совсем страх потерял.

— А кого мне на своей земле боятся?

— Медведи у нас в посад наведываются, волки в хлева врываются. А ты даже собак распустил гулять на ночь.

— В месяц травень трава высокая, земля прогретая. Зайцам и кабанам раздолье. Волки и медведи ими сытые. Людей не трогают.

— Мохнатые зверолюди из лесу могут жонок покрасть. Кстати, а где твои бабы дворовые? Где твои хвалёные стрельцы и казаки залётные? Где вся дружина?

— Отсыпаются после хмельной гулянки, — пожал плечами нарядчик.

— Где твои слуги, чады и домочадцы?

— Тоже с гулянки не вернулись.

— Брешешь, пёс! Все бросили хозяина, когда прознали, что тебя судом судить собрались.