Сергей Шведов - Третья сторона

— А тебе на что знать? Спи себе!

Маришка обиженно надулась на мать.

— Опять мужика привела.

— Как тебе не стыдно! — шикнула на нее мать. — Взрослая девочка, скоро сама мамкой будешь… Он же все слышит.

— Ни и пусть!.. Ну и пусть слышит! — захныкала Маришка. — От тебя водкой воняет… тебя снова с работы выгонят… Где мы деньги возьмем? Ты мне когда еще обещалася джинсы купить!

— Куплю, Маришечка, куплю, золотой ты мой!

— Меня и так во дворе все тобой дразнят.

— Сами проститутки добрые, знаю я таких.

— А они говорят, что ты еще с мужиками водку наравне хлещешь.

Бессильно уронила судорожно сцепленные руки и ответила срывающимся полушепотом:

— А ты их не слушай, деточка…

— Все равно выгони его!.. Выгони… выгони… выгони!

— Не говори так… Ты ведь его не знаешь! Может, он хороший.

Маришка, давясь слезами, натужно тянула:

— Он противный… противный… а ты — пьяница! Мой папа генерал, а вы все шпана!

— Ну все, Марина батьковна — все! Мне это уж надоело слушать… Нечего реветь, тут на твои слезы никто не позарится. А твой папа генерал тебя кинул и знать о тебе не хочет.

Рев набирал обороты. Мать тоже взвилась не на шутку:

— И охота тебе мать доводить? Мы ведь не шумим, посидим себе тихонечко за чаем и разойдемся.

— Тебя скоро в тюрьму на лечение сдадут, так учительница говорила!

— Давай с тобой по–хорошему? Пойми, маленький мой, мамка ведь еще не старая.

— Нет — старая…

— Пойми ты, кукла бессердечная, нужен мне кто–то рядом… Иначе я совсем… будут тебе и джинсы и тримсы, если мать опять запьет… Что ты мне жизнь ломаешь!

— Потому что нет уже твоей жизни, а наступает моя! Я уже почти взрослая, а ты меня позоришь. Так учительница говорила.

Венька чуть ли не по–звериному зарычала.

— Мои парни над тобой смеются, — выпалила Маришка.

— Так ты уже и с парнями снюхалась?

— Имею полное право, как ты. Тогда я тоже парней водить домой начну, как ты.

— Только попробуй. Убью своими же руками.

— Тогда пусть он уходит.

— Он останется здесь, а ты хоть в стенку влипни!

— Тогда я лягу между вами!

— Тебе не стыдно?

— А тебе? А я тогда уйду!

— И уходи! Уходи, куда захочешь, сейчас же уходи!.. Нечего к родной матери в свекрухи набиваться и за подол ее держать на привязи… Не ты меня, а я тебя качала… Родила, да не облизала… Просто иезуитка какая–то. Вся в папашу. Тоже генеральша будешь добрая!

Маришка, беззвучно плача, накинула пальто прямо на мужскую майку, которую носила вместо сорочки, в одних шлепанцах на босу ногу выскочила на холодную лестницу.

Мать захлопнула за ней дверь и так и осталась стоять, упершись спиной в дверь, лицо запрокинуто острым подбородком кверху. Глаза были не просто прикрыты, а плотно прищурены, чтобы не выдавались слезы сквозь накрашенные ресницы.

Но все же, когда она, не отрывая затылка от двери, водила головой из стороны в сторону, две мокрые дорожки пробежали от уголков глаз к уголкам закушенных губ и тускло поблескивали в свете слабосильной лампочки в коридоре.

Потом она устало опустила голову и медленно провела ладонями по лицу, словно срывая маску злости исказившей ее лицо. Когда Венька раскрыла глаза, она очумело удивилась — кто это сидит у ней на кухне? Удивилась и испугалась, принимая бородача за зарождение черного кошмара, преследовавшего ее.

Встретилась взглядом с Левой — он ей показался постаревшим на десять лет.

— Видал, какие концерты моя мадам закатывает? Так всякий раз…

Венька прошла на кухню и долго не могла раскурить подобранный с полу окурок. Руки тряслись. Ей теперь все равно, останется мужик или уйдет вслед за Маришкой. Пусть все уходят.

Чуда не свершилось. Чудес не бывает. Бывает только белая горячка с гибельным финалом. Наплевать! Пусть все летит и катится в тар–тарары! Она никому не нужна, не стоит обманывать себя и других.

Завтра же Венька напьется пьянее грязи и по своей воле пойдет собирать бутылки на вокзале, как та бабка сегодня.

Затрещал звонок. Венька метнулась к двери. На пороге хлюпала носом озябшая Маришка.

— Нагулялась? Заходи и живо в постель! И чтоб слышно тебя больше не было.

Венька затворила за дочкой дверь в комнату, прошла на кухню, глядя мимо Левы. Молча вязала бутылку, чтоб выплеснуть остатки «старки» себе в чашку, но Лева молча накрыл пустую чашку рукой.

— А ты еще чего залупаешься?

Лева отвечать не стал, отобрал бутылку и вылил остатки в раковину. Венька вся ощетинилась, но смолчала. Только по морщине, время от времени пересекающей его лоб, было видно, что он еще не заснул.

— Чего расселся, как апостол? Левий Матвей… Я тебя не Лева, а Мотя буду звать. Все, я пошла спать! Спокойной ночи.

Но она все же вернулась из ванной в длинном линялом халате. Погасила свет и обеими ладонями приперла дверь, чтобы не скрипела.

— Сидишь все, высматриваешь… А у меня в душе нечего высматривать, там все пусто.

Лева потер пальцами лоб, а затем до хруста сцепил руки.

— Что ты руки мнешь, как та студенточка! У жизни профессоров нету, она сама всем оценки выставляет… А я по всем предметам двоек нахватала, пора меня отчислять и вместе с задолженностями ликвидировать.

Молчал Лева — Мотя. Или решал в уме какую–то задачку, или сам на что–то решался.

— На фиг ты мне сдался, просто руки боялась на себя в этот вечер наложить.

— Белая горячка?

Она умолкла. Слышно только, как скрипнула зубами. Со злобным остервенением глянула на Левия Матвея.

— Мне теперь все до лампочки а ты и подавно… Комнатный собачонок под дворняжку тявкает.

Она отскочила, готовая как кошка вцепиться в него когтями. Но вдруг сникла и остыла. В глазах Левия Матвея она впервые заметила то, чего безуспешно искала в других. Она растерянно теребила поясок халата и потерялась в суетных мыслях.

Хотелось на миг ослепнуть от стыда или сделаться невидимой!

Ведь побежала бы за ним по лестнице босиком, если бы ушел! В ногах бы валялась… Но он не ушел, а только притянул к себе Веньку… Венька распустила поясок халата и непременно упала бы, если бы ее крепко не держал в руках Лева — Мотя.

На полу ей было жестко и неудобно. Сильно давил Лева. Но словно наконец от этой тяжести прорвался гнойник саднящей тоски. Все прежнее вышло с гноем, и осталось там, куда никому ни за что не захочется возвращаться.

— Ну, спи… — чмокнула она его в лоб.

Он лежал с закрытыми глазами на спине, лицо его казалось мирным и неподвижным. Потом перевернулся на живот и стал мирно посапывать. Он, как видно, засыпал и Венька, положив ему руку на голову, прислушивалась к его размеренному дыханию, как матери прислушиваются к дыханию засыпающих детей.