Владимир Бочкин - Синдром бездны (СИ)

— Лёша, что с тобой?

Я увернулся от протянутых рук, и на четвереньках куда-то ползу. Светящиеся точки перед глазами. Я оказываюсь прямо перед окном. Я полз не в ту сторону. Я взвыл и стал биться лбом о стекло. Чьи-то неожиданно сильные руки оттаскивают меня. Я вырываюсь и ползу по коридору, подальше от страшного окна.

Постепенно мир перестаёт кружить меня, пелена уходит из глаз, а мозги очищаются от тумана. Я обнаруживаю себя на полу рядом с кухней. Рядом сидит Таня. Она с таким комичным ужасом смотрит на меня, что я бы рассмеялся, если бы во мне оставалась хоть капля юмора. Я убрал её руку со своего лба и медленно поднялся.

— Со мной всё в порядке, — голос севший, словно я пил последние три дня. — Просто мне надо отдохнуть, немного переутомился, нервы, всё такое.

Я очень хочу в это верить, но понимаю, что это неправда.

В следующие полчаса я отмокаю под очень горячим душем, который с трудом изгнал, колотившую меня дрожь.

Пока прибыл доктор, я уже немного успокоился и сидел в кресле закутанный в плед.

— Здравствуйте, Андрей Степанович, — приветствую нашего семейного врача. — Хотите водки?

Сам я, к тому времени, оприходовал полбутылки и не собирался останавливаться на достигнутом. Зато не дрожал и не бился в истерике. Но для того, чтобы снова почувствовать себя человеком мне требовалась совсем не водка.

— Нет, спасибо, Лёша, — добродушно говорит доктор.

Он основательно располагается в кресле напротив.

— Лучше расскажите, что у вас произошло.

Таня стоит в дверном проёме, скрестив руки на груди и облокотившись о косяк. Лицо бледное, словно это она, а не я, корчилась в судорогах у окна.

— Я больше не могу летать, вот что происходит, — хочется выкрикнуть мне, но вместо этого, я начинаю устало пересказывать события вчерашнего дня и как они повлияли на день сегодняшний.

Доктор спокойно слушает, постукивая друг о друга расставленными пальцами. Эту привычку я помню за ним с детства. Я всё рассказывал и продолжалось это бесконечно долго. Я не знаю, зачем нужны эти разговоры. Диагноз мне уже известен, как и любому жителю Пространства. Но большинство предпочитают не думать о нём. Вообще не упоминать, словно его нет в природе. Но я хранитель и навидался всякого. Этот диагноз так же неумолим как судьба.

Следовало догадаться ещё вчера. Игорь ведь меня предупреждал, но я не обратил внимание на его слова. Страх упасть по дороге домой, сны о падении, навязчивый образ бездны — это должно было насторожить меня, но я не хотел понимать.

Я закончил рассказ и некоторое время в комнате царила тишина. Я не стал говорить о своей догадке, словно если я не скажу, то всё обернётся совсем по-другому и доктор успокоит меня, скажет, что это пищевое отравление.

— Ну что скажете, доктор, — спрашиваю я, наливая очередную порцию спиртного.

Андрей Степанович поджимает губы.

— Я не хотел бы делать скоропалительных выводов. Нужны анализы, консультации специалистов…

— Не надо пудрить мне мозги, — грубо перебиваю я. — Давно сам догадался. Просто хочу услышать подтверждение от вас. Я уже не маленький, не надо со мной нянчиться.

— Ну, я полагаю, исходя из услышанного, можно предположить, — доктор поднимает палец, словно хочет пригрозить мне, если я вдруг соберусь неправильно истолковать его слова. — Только предположить, что у вас синдром Муравицкого.

Я залпом выпиваю рюмку, но не чувствую вкуса.

— Так и знал. Синдром бездны.

Андрей Степанович пожимает плечами.

— Можно и так сказать, хотя это не научное название.

— Это излечимо? — спрашивает Таня.

— Это не по моей специальности. Вам нужно обратиться к психиатру. Симптомы, которые вы испытали, — доктор поворачивается ко мне, — поддаются коррекции. Во всяком случае, их можно ослабить. Но летать вы вряд ли сможете. Сожалею, но ради бога, вы не должны отчаиваться. Известны случаи частичного излечении. Возможности организма беспредельны.

Интересно, как можно частично летать?

— Знаете, — продолжал доктор, — был такой случай. Один бандит убегал от патрульного по тоннелям и тот выстрелил ему в спину. Пуля попала точно в сердце, но смертельно раненый преступник бежал ещё несколько десятков метров, хотя по всем правилам должен был умереть на месте. Вот так-то Лёша. Впрочем, как хранитель, вы должны знать эту историю лучше меня.

Я хмыкнул. Борис Петрович за кружкой пива обожал рассказывать, как, будучи молодым патрульным, ранил преступника, а тот никак не хотел умирать. Он был тогда моложе, чем я сейчас и по его рассказу выходило, что ничего более забавного в его жизни не случалось. Теперь я понимаю, что ничего смешного в тот момент для молодого патрульного не было и быть не могло.

— И потом, — продолжает врач. — Многие люди живут без полётов и таких людей гораздо больше, чем кажется. Некоторые вообще никогда в жизни не летали и ничего, нормально живут. Знаете писателя Пермякова? У него врождённый синдром Муравицкого, а пишет прекрасные романы про полёты, все читатели уверены, что он ас каких мало. А он даже к окну подойти не может, пространство и полёты видел только на плёнках. И ничего, уважаемый человек. Так что не надо отчаиваться, всё образуется.

Таня пошла проводить доктора, а я откинулся на спинку кресла и задумался.

Я знаю людей о которых он говорит. Всю жизнь сидят в квартирах и не могут летать. Жалкие, сломленные люди. Их стесняются собственные родственники и стараются не упоминать об их болезни. Всё равно, что сифилис или проказа. Люди деликатные, все всё знают, но стараются не замечать, каждый может оказаться на их месте. Я не хочу быть получеловеком. Я хочу летать.

Я просидел в кресле весь день, периодически прикладываясь к бутылке. Таня время от времени заглядывала, сидела рядом, встревожено спрашивала как я себя чувствую, словно это был грипп. А то вдруг начинала горячо убеждать меня, что всё будет хорошо. Мне кажется, она больше успокаивала себя, чем меня.

Прилетел из школы Толик, забежал поздороваться. Таня позвала меня ужинать, но я отказался, как и от обеда перед этим. В результате я ничего не ел, но много пил.

Наступила ночь. Толик давно улёгся спать. Таня хотела остаться со мной, но я отправил её в спальню. Мне хотелось побыть одному.

За полночь я встал с кресла и, пошатываясь, направился в ангар. Окно в коридоре и ворота ангара поставлены в режим затемнения. Я усмехнулся, проходя мимо окна. Не вижу, значит не боюсь. Я без особых проблем добираюсь до ангара, если не считать трудности с координацией движения.

Мои красные крылья, такие величественные и грозные, сверкающие во время полёта в сумрачном пространстве, сейчас кажутся жалкими и ущербными, как я сам.

Я сел рядом и погладил их.