Дмитрий Барчук - Орда

Государь стоял у окна в Крестовой палате и наблюдал за передвижениями в раскинувшемся внизу таборе.

– Наводнение – меньшее из несчастий, какие нынче придется пережить этим людям, – задумчиво произнес государь, а потом вдруг резко спросил: – Манифест готов?

Я перевел свой взор на Ивана, ему была поручена подготовка царева обращения к народу. Он молча протянул мне Вумажный свиток. Я пробежал по нему глазами и передал государю. Царь же читал документ очень внимательно.

– Все правильно, – молвил Великий Царь. – Воевода, можешь отправлять гонца в Уфу к Суворову. Отпиши генералу, что через пятнадцать дней я оглашу манифест и отрекусь от престола. И напомни графу про его обещания. Из Форт-Pocca не было известий?

Государь посмотрел на меня.

– Нет, Великий Царь. Кроме апрельского письма от Адашева, ничего, – ответил я.

– Как некстати эта война Англии с американскими колониями, – удрученно покачал головой повелитель. – Видно, нигде мне от войны не укрыться. Такова моя доля.

Мне тяжело было смотреть на терзания царя, и я, что бы хоть немного успокоить его, сказал:

– А не на руку ль нам эта война? В Китае говорят: два тигра дерутся, а мудрая обезьяна ждет.

Он промол чал.

– Государь, план отхода остался без изменений? – спросил я царя.

– Да. Можешь отписать своему семейству, чтобы отправлялись в плавание. Встречаемся у слияния двух великих рек. Путь им предстоит неблизкий. Пусть не мешкают. Если их не будет до нашего появления, то мы просто проплывем мимо.

– Дозвольте мне, государь, и вы. Батюшка, быть этим гонцом, – вызвался Иван. – Как-никак не о чужих людях речь идет.

– Будь по-твоему, – согласился повелитель. – Возьми с собой несколько казаков. Завтра же скачите в Томск. Черкасскому передай на словах, чтобы уходил. Его Екатерина не пощадит.

– Батюшка, а что делать с Гриневым, учителем французского? – уходя, спросил меня сын.

– Нашел о ком беспокоиться, – буркнул я. – Пусть Митяй его в острог посадит. Ничего с ним не сделается. Посидит пару недель да дождется своих. Попусту проливать кровь незачем.

План перевоза царской семьи в Америку держался в глубокой тайне. О нем знали только государь и я. Да вот еще Иван в силу семейных обстоятельств оказался чуточку осведомленным.

Как нас и предупреждал Суворов, Екатерина отпускать живыми последних Рюриковичей не собиралась. Из Самарканда мне давно уже сообщили, что на их северных границах в далеких степях замечено передвижение отрядов неизвестных всадников.

Иные доходят числом до нескольких сотен. Располагаются на постой в отдаленных аулах и кишлаках.

Замысел коварной императрицы был мне понятен. Огласить манифест царь должен в своей столице, и разослать гонцов по городам и весям своего царства с текстом воззвания к народу он должен был именно из Тобольска. Иначе народ бы не поверил. Наверняка нашлись бы буйные головы, заявившие, что царь – не настоящий, а манифест – поддельный. И началась бы кровопролитная война, которой, даже ценой собственного отречения от престола, так старался избежать государь.

Но путь на восток, к океану, сразу же во многих местах перерезали б передовые екатерининские отряды, только ждущие команды. Пленение царской семьи казалось неизбежным.

Государь не раз предлагал царице с сыном покинуть Тобольск загодя, но Устинья Петровна ни в какую не хотела оставлять супруга.

Взвесив все «за» и «против», мы с государем избрали единственный путь добраться до Америки. Двигаться из Тобольска не на восток, где бы нас поджидали романовские авангарды, а на север, на ладьях вниз по Иртышу, затем по Оби. В июне мы должны были выйти к Северному океану. А дальше за короткое полярное лето нам предстояло обогнуть материк с северо-востока. И к сентябрю мы планировали достичь острова Кадьяк, где располагалось наше первое американское поселение. На крайний случай мы присмотрели на полярном побережье несколько стойбищ эскимосов для непредвиденной зимовки.

Путь предстоял далекий и опасный. Но холод, льды, полярная ночь и дикие звери тревожили нас меньше, чем просвещенные сопл еменники.

В Кремле приготовления к отплытию велись основательно, но секретно. Запасались теплой одеждой, солониной, мукой, крупами и порохом. Всю царскую библиотеку упаковали в огромные сундуки и перенесли в сторожевую башню, откуда было ближе всего к пристани. Так же поступили и с фамильной сокровищницей Рюриковичей.

В послании, с каким отбыл в Томск Иван, я велел Азизе, не теряя времени, снарядить все семейство для полярного путешествия, с собой взять только самое ценное и необходимое, немедленно, втайне от всех, погрузиться в струги и плыть к месту слияния Оби и Иртыша. И там дожидаться нас.

Я торопил свою старшую жену, ибо до места нашей встречи им предстояло преодолеть по рекам расстояние в три раза большее, чем нам. Поэтому велел Ивану не жалеть лошадей и гнать их во весь опор.

С каким наслаждением Аксаков открыл калитку своего особняка. Он дышал полной грудью и не мог надышаться теплым ночным августовским воздухом. Осознание собственной правоты, важности открытия, предчувствие скорого триумфа переполняли его душу. Он вспомнил вытянувшуюся от удивления Володькину рожу, его обалдевшие глаза, когда он ему отдал в автобусе по дороге домой старинный свиток, и сразу даже забыл о своих болячках, которые ему не давали покоя во время сплава.

Андрей Александрович представлял, как залезет под теплый душ, смоет с себя всю тутончанскую грязь, переоденется в свежее белье, выпьет рюмочку хорошего коньяка под хорошую закуску. Блаженство! Он даже зажмурил глаза от предвкушения скорой реализации этих простых человеческих желаний.

Но, зайдя в дом, он первым делом пошел не в ванную, а к телефону. Включил автоответчик, надеясь, что будет сообщение от жены. Но вместо него услышал взволнованный голос сына:

– Папа, я в плену. За меня требуют выкуп. Мать с дедом за границей. А деньги нужны срочно. Ты один можешь меня спасти. Перезвоню в понедельник утром. Обязательно будь дома.

У Аксакова потемнело в глазах. Он забыл и про душ, и про коньяк, а только сидел в кресле и смотрел на телефон, ничего перед собой не видя. Понедельник уже начался.

Из забытья его выдернул телефонный звонок. Он трясущимися руками схватил телефонную трубку.

– Папа, ты дома? Как здорово, что хоть ты приехал. Ты прослушал мое сообщение? Вся надежда только на тебя…

Лешка тараторил без умолку, но у него вырвали трубку. И грубый, хриплый голос с явным кавказским акцентом сказал: