Дмитрий Барчук - Орда

– Привет, папаша. Если хочешь вернуть своего сына, готовь лимон зеленых. Иначе я тебе вышлю посылкой его голову.

От названной суммы у Андрея Александровича пересохло во рту, и он кое-как выдавил из себя:

– Но у меня нет таких денег.

– Я знаю, что тебя баба кинула. Но остался дом. И говорят, что очень большой, очень хороший, богатый дом в центре города. Продай его и привези мне миллион. А я тебе отдам твоего сына. У тебя есть три дня, чтобы привезти мне деньги. Иначе пеняй на себя.

– Но… но… – Андрей Александрович с трудом находил слова. – Но сейчас не сезон. Время отпусков. На рынке недвижимости – застой. Так быстро я не найду нормального покупателя. Придется отдавать за бесценок.

– Сколько ты можешь получить за дом сегодня или завтра? – поинтересовался кавказец.

– Не знаю. В лучшем случае половину…

– Хорошо. Через три дня привезешь половину лимона – и сын твой. Я сегодня щедрый. Вечером сообщу, куда привезти деньги.

– Папа, папа, он не шутит, – залепетал в трубке голос Алексея. – Наши их так обложили, что им деваться некуда. Если ты не привезешь деньги, они меня, точно, убьют. Двоим нашим уже отрезали головы…

Связь оборвалась.

Аксаков стал лихорадочно соображать, кто может выложить за их дом сразу такую сумму. Конечно, пятьсот тысяч долларов – не цена за особняк. Три этажа, почти тысяча квадратных метров с евроотделкой, сауна, бассейн, зимний сад, два камина, тренажерный зал, библиотека, гостиная, столовая, кухня, пять спален, два кабинета, гараж, как целая автомобильная стоянка под домом, двадцать соток прилегающего парка за ажурной чугунной оградой – все это вместе стоило гораздо больше, чем полмиллиона долларов.

Многие богатые люди заглядывались на этот дом и предлагали за него нормальную цену, но Андрей Александрович всем отвечал отказом, отшучивался и приговаривал: «Мой дом – моя крепость».

И вот настал день, когда он посчитал бы за великое счастье сдать эту крепость за бесценок.

Он обзванивал знакомых нефтяников, газовиков, банкиров, других крупных дельцов, у которых, по его мнению, должны были быть такие деньги, но у всех что-то да не срасталось. В основном не хватало времени, чтобы собрать требуемую сумму.

Отчаявшись, он набрал номер Киреева.

Володька примчался буквально через полчаса. Он, как вихрь, ворвался в дом Аксакова и с порога прокричал:

– Андрюха, я знаю, где взять деньги!

– Лариса согласна купить дом?! – с последней надеждой воскликнул хозяин.

Киреев сразу замялся и ответил:

– Этот вопрос тебе лучше обсудить с ней лично. Она в принципе не против. Но я к тебе приехал не за этим. Мы можем получить гораздо больше, чем полмиллиона, у других людей. Вдобавок станем почетными членами любого национального исторического общества. Американского или даже британского. Большие деньги, мировая карьера! И это только стартовая цена за манускрипт!

Аксаков сразу осунулся и обречено завалился в кресло, с которого только что вскочил.

– Кто тебе это предложил? – безразличным тоном спросил Андрей.

– Точно не знаю, – честно признался Киреев. – Я просто отсканировал часть туруханского манифеста и скинул ее с сопроводительной запиской по электронной почте на и-мейл Королевского исторического общества в Лондон. Но ответили почему-то американцы. Со мной связался атташе по культуре американского посольства в Москве. Он ждет меня в столице с нашей находкой. Как ты думаешь, сколько с него запросить за нее?

– Нисколько, – произнес Аксаков. – Освобождению Алексея эта сделка вряд ли поможет. Насколько я знаю этих господ, они никогда не торопятся расставаться с деньгами. А мне пятьсот тысяч нужны завтра. И вообще, этот документ нельзя продавать на Запад. Это достояние России, ее шанс к возрождению, и мы не имеем права им торговать.

Киреев разнервничался и стал ходить, заложив руки за спину, из угла в угол.

– Какое, к чертям собачим, достояние?! Какой России?! – взорвался кандидат исторических наук. – Ты хочешь подорвать все устои цивилизации? Чтобы это быдло под названием российский народ, которое с таким трудом цивилизованные люди загнали в отведенное для него стойло, вновь поднялось и стало угрожать миру? Мало тебе было Сталина! Хочешь нового Чингисхана! Опять противопоставить Россию всему человечеству? Знаешь, как это называется, мой друг? Фашизм!

Аксаков напряженно молчал, а затем тихо произнес.

– Ошибся я в тебе, дружище. Давно ли ты перебивался репетиторством, получая в школе жалкие гроши? Ты думаешь: если ты живешь с богатой женщиной, то и в стране в целом жизнь изменилась к лучшему. Твои коллеги так же пребывают в нищете. А лучшие умы уезжают на Запад, сырье уходит туда же. Львиная доля богатства оседает там, оставляя нам жалкие крохи. Все страны в дом к себе тащат, а мы из дома. И будет еще хуже, если мы не осознаем себя, как нацию, не найдем свое место в мире. Фашизм – это другое, Володя. Это когда одна нация ставит себя выше всех остальных народов, стремится поработить их. В нашем же случае речь идет об элементарном выживании страны. Чтобы одна ее половина не подавилась другой. Да назови ты человека десять раз свиньей, на одиннадцатый он захрюкает. Нас же превратили в таких свиней, украв у нас прошлое, а теперь науськивают друг на дружку. Россия – не только христианская страна, но и мусульманская тоже. Если эти веры не найдут между собой согласия, не будет России.

– Твой сын в плену у исламистов. А ты толкуешь о каком-то согласии! – возразил Киреев.

– Поэтому и толкую. С этими людьми нам не воевать, а дружить надо. У нас с ними общее прошлое, и, даст бог, общее будущее. По духу мы ближе к ним, чем к европейцам. Только вместе мы сможем выстоять в современной жесткой конкуренции за место под солнцем. Мы – азиаты, Володя, поэтому европейские законы, по которым мы стремимся сейчас жить, у нас не работают, более того – работают против нас. Корейский и китайский пути для нас ближе, чем немецкий или французский. И жесткие азиатские законы для нашего народа более доходчивы, чем либеральные европейские, которые все равно мало кто соблюдает. Мы должны, наконец, понять, кто мы, откуда мы, зачем мы. А для этого мы должны знать правду о своем прошлом и верить в свое будущее.

Киреев какое-то время еще переваривал сказанное другом, а потом спросил:

– И ты готов оправдать палестинских фанатиков, которые взрывают себя вместе с мирными жителями на улицах израильских городов?

Аксаков лишь на мгновение задумался:

– Это отчаяние обреченных, обездоленных людей. Народ, доведенный до последней степени нищеты и национального позора, становится опасным. Его мораль уродуется. Она направлена не на созидание, а на разрушение. Если подобное случится в России, всему человечеству не поздоровится. Мы не имеем права упустить свой шанс.