Дмитрий Барчук - Новый старый год. Антиутопия

– Ладно, не буду. Уж если ты, сладкоежка, не переживаешь по поводу гибели пирога, то мне, взрослой тетке, тем более это не пристало.

В дверь позвонили.

– Я открою, – сказал мальчик и бросился к двери.

В квартиру ввалились дед и Дан, оба занесенные снегом.

– Что-то вы больно долго гуляли, – проворчала Наталья.

– Не поверите, но мы обошли весь город, а ни яблок, ни лимонов не нашли, – принялся оправдываться дед.

– А они и не нужны уже. Пирог все равно сгорел.

– Все к лучшему в этом лучшем из возможных миров, – философски заметил отец Натальи. – Без мучного меньше растолстеем. У нас и так есть чем встретить Новый год.

– Винегрет, соленая капуста, маринованные огурцы, помидоры, салат оливье и жаркое. Моей фантазии хватило только на это. И то в салат вместо колбасы я настрогала мясо с костей. Дану в кашу немного бульона вылила. Ты не будешь на меня за это ругаться? – спросила она у отца.

– У собаки тоже должен быть праздник.

Умный сенбернар понял, о чем идет речь, и одобрительно замахал хвостом.

– С печи, с полу все к столу! – позвала домочадцев Наталья.

Алеша и дед наперегонки бросились в ванную мыть руки. Оттуда еще долго раздавался смех и шум воды, пока они все мокрые не нарисовались перед единственной в доме женщиной.

Наталья смотрела на них, и невольно слезы подступили к ее глазам. Она опустилась на стул и разрыдалась.

– Но почему, почему мы не можем жить все вместе? Почему надо куда-то убегать на чужбину? Только для того, чтобы выжить? Господи, за что нам такое наказание?

Мужчины обступили ее с обеих сторон, даже сенбернар оставил миску со своей новогодней кашей на бульоне, подковылял к хозяйке и сейчас лизал ей руку своим шершавым языком.

– Успокойся, дочь. Ты же сама знаешь, что так надо. Не столько для тебя, сколько для вот этого хлопца, – приговаривал отец, поглаживая ее по голове.

– Неужели вы не понимаете, что это последний Новый год, который мы встречаем вместе? А если понимаете, почему такие спокойные? Папа, они же никогда тебе не простят нашего бегства?

– Какая же ты у меня еще маленькая и глупая, дочь! – сказал дед. – Ты еще в силу своего возраста просто не можешь понять, что в жизни каждого живого существа наступает пора, когда оно должно уступить свое место потомкам. Вот ты плачешь, потому что еще не утратила способность остро чувствовать, переживать. А я уже не могу так. У меня нет таких эмоций. Я словно засыхающее дерево. И мне ничуть не обидно и, поверь, не страшно, если вместо меня будет буйствовать молодая зеленая поросль, своей жизнью обязанная мне. Не переживай, Ната. Таков закон природы. И ничего ты с этим не поделаешь. Ты, кстати, принесла с работы то, что я просил?

– Да. Только его разбавлять надо. Это чистый медицинский спирт. Алеша, достань, пожалуйста, из моей сумки маленькую бутылочку для деда.

Разбавленного спирта получилась ровно поллитра. Его Наталья перелила в бутылку из-под фирменной водки «Юрий Долгорукий», оставшуюся еще с незапамятных времен, и нехитрый напиток приобрел вид благородного.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что у меня сейчас просто нет другого выхода, – призналась дочь отцу, когда они выпили по рюмашке за уходящий год. – Не потому, что приехал Георгий и поманил меня, я решилась на это. И даже не из‑за Алеши. Я бы могла отправить его одного к отцу. Если бы у меня сейчас была малейшая возможность остаться, я бы осталась. Но сколько я ни анализирую ситуацию, иного выхода, кроме бегства, не вижу. Если мы не уедем завтра рано утром, вечером за мной придут.

– Не оправдывайся передо мной. Неужели ты думаешь, я тебя не изучил, моя девочка, за тридцать-то лет? Все ты делаешь правильно. Нельзя еще Алексею без матери. Смири свою гордыню и живи ради него. А если сойдетесь с Георгием, заведите еще одного ребенка. И чтобы обязательно его Сашкой назвали. В честь деда. Машину из гаража я уже пригнал. Утречком раненько провожу вас, – сказал Александр Дмитриевич.

Крутой правильно избрал местом дислокации отряда перед последним решающим броском к ядерному гиганту старый Дом культуры железнодорожников. Мало кому взбредет в голову в новогоднюю ночь посетить это мрачное, напоминающее Бастилию здание, особняком стоящее рядом с трассой, ведущей на «почтовый», всего в каких-то пяти километрах от закрытого города. Это в пятидесятых-шестидесятых годах принято было встречать Новый год в ДК. Как в фильме «Карнавальная ночь» с Людмилой Гурченко в главной роли. В застойные времена граждане уже разбрелись по отдельным квартирам. А новые русские в свое время предпочитали ресторанные и клубные тусовки. Сейчас снова вернулась мода на тихое семейное застолье в новогоднюю ночь. И только, накачавшись спиртным, наиболее непоседливые граждане, особенно молодежь, покидали душные квартиры и выходили на воздух, но собирались уже не в домах культуры, а на катках, возле елок и снежных городков.

В одном только зрительном зале можно было спокойно разместить до сотни человек. А были еще цирковая студия, большое фойе, комнаты всевозможных кружков, кабинеты директора и обслуживающего персонала. Но их командир решил не занимать, а ограничиться лишь зрительным залом. Горящий в окнах свет могли заметить с улицы, а нежданные гости сейчас здесь были не нужны. В зале устраивай любые световые иллюминации, все равно никто посторонний не увидит, здесь вообще нет окон.

В старый Дом культуры небольшими группами по два-три человека прибывали бойцы из четырех партизанских отрядов. В фойе их встречали часовые и направляли в зрительный зал, где под наряженной на скорую руку елочкой сидел командир партизанского объединения и беседовал с новобранцами.

На телефонные звонки спокойным трезвым голосом отвечал проверенный человек Крутого. Он на самом деле работал здесь вахтером и сторожем по совместительству, и дежурство в новогоднюю ночь у него было по графику.

– Командир! – прокричал вбежавший караульный. – Там Штайн с Луковским целый автобус баб привезли. Что с ними делать?

– Какие еще бабы! – взревел Крутой, вскочил как ужаленный и полетел к выходу.

У самого входа в здание стоял огромный автобус с потушенными фарами, и из него одна за другой выпархивали под одобрительные возгласы часовых девицы в коротеньких курточках и юбочках, которых, поддерживая под локоток, встречал на пороге плотоядно улыбающийся Жак.

– Это что еще за самодеятельность? – оглушил его окриком Крутой.

– Понимаешь, Андрей, их из того дома, за которым ты поручил нам следить, забирали. Видать, для крупного банкета с большими шишками. Ну мы их и освободили. Заодно и автобус для штурма ворот прихватили, – оправдываясь, доложил подчиненный.

Крутой схватился за голову и тяжело произнес: