Ксения Спынь - Идол

— Я не помню, что я говорил тогда, — заключил Лунев. — Честно, не помню. Возможно, и сказал что-то про тебя или про кого-то…

На лице Риты нарисовалось нечто вроде снисходительности. Еле заметно улыбнувшись, она отвернулась и устремила взгляд к далёкому горизонту.

— Успокойся, Лунев, — твёрдо произнесла она. — Меня арестовали, потому что я так захотела, а не из-за кого-то ещё.

Лунев не был так уверен, но переубеждать Риту не стал. Так или иначе, она была права: конфликт с властью — это именно то, к чему она стремилась, уже давно, то, на что она рассчитывала, когда вела себя так, как вела. Только вот последствий Рита явно ожидала других.

— А тебе бы всё геройствовать, — сказал Лунев вслух. — Почему бы просто не уйти вместе со всеми, пока ехали автомобили, я не очень понимаю. Или не было такой возможности?

— Была, — признала Рита. — Но я хотела так. Мне не нужно «просто», я не хочу только существовать. Ich will leben, — вспомнив, что Лунев не знает немецкого, она повторила. — Я хочу жить.

— И делаешь всё, чтобы этого не делать, — ответил он. — Мир не всегда такой, как нам хотелось бы, Рита. Знаешь же, как говорят: хочешь жить — умей вертеться.

— А по мне лучше так под пули, но собой, — Рита улыбнулась своим словам.

Они замолчали: компромисса здесь не было, каждый считал только по-своему и не иначе.

— Что бы стоило тебе не пасовать перед идолом, а высказать ему всю правду? — прервала молчание Рита. — После такого стихотворения — и так лебезить?

Лунев не сразу ответил: события тех дней снова разом ожили в голове, захлестнув его полностью.

— Ты не понимаешь, — сказал он, наконец. — Это не от меня зависело. Он… Понимаешь, Он действительно меня загипнотизировал. Я вообще не владел собой… Просто не мог…

— Глупости! — бросила Рита. — Меня бы на твоё место, — вздохнула она почти мечтательно. — Если бы вместо Киры меня допрашивал идол, вот бы он удивился. Уж я бы смогла, я бы плюнула в его наглую рожу.

«Это ты сейчас так говоришь, — подумал Лунев. — Это ты на словах такая смелая и несгибаемая, а смогла бы ты остаться такой же под Его взглядом? А, Рита? Смогла бы противостоять, когда Он прямо напротив тебя, когда глаза Его прожигают насквозь, когда Его голос заполняет всё в тебе, велит отдаться в Его власть и не противиться больше? Смогла бы ты, Рита?» Он не знал ответа на этот вопрос.

Холодный порыв ветра пронёсся над заснеженной степью. Рита зябко поёжилась (её шарф не очень-то спасал от мороза) и огляделась по сторонам.

— Так холодно, — пожаловалась она.

— Да, — подтвердил Лунев.

— Хочу в Ринордийск, — пробормотала Рита. Она отступила на пару шагов, помолчала, видимо, раздумывая над чем-то.

— Будешь в столице, передай ему… — она прервалась.

— Что?

Чтоб Он вспомнил о ней? Проявил милосердие? Вернул в Ринордийск?

— Что он дрянь, — закончила Рита и слегка улыбнулась.

У Лунева странно отлегло от сердца: фройляйн Рита по-прежнему остаётся фройляйн Ритой. Она не сломилась, нет. Возможно, её вообще невозможно сломить.

— Передашь? — настойчиво повторила Рита.

И что ей сейчас ответить? «Да, передам, вот так подойду к Нему и скажу, что он дрянь, чтоб меня снова вернули в приозёрье, а, скорее всего, просто расстреляли». Лунев не представлял, как он сможет повести себя подобным образом. Он не фройляйн Рита, его на такую выходку не хватит.

— С чего ты так уверена, что я буду в столице? — сказал он вслух.

— Будешь, — убеждённо кивнула Рита. — Вот увидишь. Ты ещё будешь в Ринордийске и встретишься с ним лично.

Лунев в сомнениях покачал головой и отвернулся. Перерыв кончился, пора было идти.

— Так что? Передашь?

Он задумался.

— Посмотрим.

Дали провалились в темноту: был уже глубокий вечер. Мир продолжался не дальше десятка шагов в сторону — уменьшенный, двухмерный, до того тесный, что оболочка его вызывала даже тревогу: а не слишком ли близко, не приляжет ли она вплотную к лицу так, что дышать станет невозможно?

Привычные с детства белый верх — чёрный низ поменялись местами. Снег, фосфорно светящийся, призрачно белый, почти утратил материальность, и становилось боязно ходить по нему: вдруг это только облака, иллюзорная твердь, доверившись которой, провалишься и падёшь в бездну? Сверху же был непрозрачный тёмный мешок, которым их накрыли. Дабы пресечь любую попытку уйти и надоедливые вопросы.

С наступлением этого времени они старались держаться поближе друг к другу. Тревога их оставалась, её невозможно было изгнать, но она не перерастала в слепую панику, пока рядом был кто-то живой. Вот и сейчас сбились они возле барака: Лунев, Семён, Рита… Им ещё не позволили зайти, и они ждали (они почти постоянно находились в состоянии ожидания, не пойми чего и неясно, когда должного быть). Ждали и всматривались во мглу, тщетно надеясь разглядеть что-нибудь.

Из потёмок за границей видимого мира возникла тень и приблизилась к ним. Тень была Кириллом Эрлиным, и можно было уверенно предположить, что из компании у бараков ему нужен один конкретный человек.

Только он этого не сказал. Остановившись на границе тьмы и полутьмы, Эрлин спокойно чего-то выжидал, будто зная, что та персона среагирует первой.

Рита подняла затравленный взгляд.

— Чего ты припёрся? — выдавила она.

Эрлин покачал головой:

— Вообще говоря, в дежурном порядке. Я же должен знать, где вы, фройляйн, и что с вами происходит. Тем более, мало ли, вы захотите мне что-то сказать…

Рита рывком сдвинулась с места и отошла за границу их, уменьшенного, мира, чтобы никто оттуда не слышал её слов: она не уверена была, что за разговор сейчас выйдет у неё. Возможно, некоторые реплики будут даже на грани провала.

— Что ты меня преследуешь? — начала она, подступив к Эрлину вплотную. — Почему, где бы я ни была, ты всегда оказываешься где-то рядом? Почему ты никак не оставишь меня в покое?

Её моральный мучитель только холодно улыбался, и это вконец добивало Риту. Цепляться за слова, оспаривать слова, смеяться над словами и побеждать их она умела, но вот молчание — никогда. Молчащий, и притом молчащий уверенно — оттого, что не считает нужным говорить, — непоколебим, как глухая стена, и неприступен, как скользкая ледяная горка. Можно в безумном порыве биться об стену или карабкаться вверх по голому льду, но в конце концов ты всё равно без сил упадёшь у подножья, ничего не добившись и сдавшись окончательно. А они останутся всё так же недвижны.

— Чего ты от меня хочешь? — почти выкрикнула она.

— Ничего.

Ничего — вот в чём ужас и безысходность всей ситуации. «Ничего» непобедимо и непролазно, «ничего» — это глухой тупик. Рите даже не поставили никаких условий, которые она могла бы с гневом отвергнуть. Всё, что с ней происходит, всё, что ещё будет происходить — ни для чего, не чтобы принудить к чему-либо, а просто потому, что так им захотелось. И никаких обходных путей, неожиданных лазов — их нет и не будет в помине. Разве они должны быть? Это только в сказках и романтических историях злодеи подыгрывают положительным персонажам.