Валерий Бочков - Коронация Зверя

Я хотел спросить еще что-то, но Сильвио меня опередил:

– Думаешь, совпадение? Или эти поджоги связаны с…

– Ты знаешь третий закон теории случайности?

– Третий?

– Да. Комплекс случайных событий предсказуем, даже если отдельные события – нет.

– Не понял, какое отношение это…

– Самое прямое. В физике законы термодинамики основаны на предсказуемости большого количества случайностей. Эти законы непоколебимы именно потому, что случайность абсолютна и неизбежна.

– Это что, закон больших чисел?

– Да, типа того. Сумма большого количества случайных величин дает результат, близкий к норме. События, в данный момент кажущиеся нам хаотичными, лишенными следственно-причинных связей, нуждаются в долгосрочной перспективе.

– Ты меня вконец запутал, – Сильвио почти улыбнулся.

– Ничуть. Это вроде тех гигантских картинок, которые видны лишь с высоты птичьего полета. Помнишь? Которые пришельцы нам оставили? Паук, мужик с дубиной?

Он кивнул:

– Ну и что тебе, Митя, оттуда видно? С высоты птичьего полета?

Я посмотрел на свои руки, точно мне только что сделали маникюр. Потом спросил:

– Тебе научно или по-простому?

– Давай по-простому.

Наш кортеж выскочил на набережную. Мы сразу увидели дым – жирный черный столб рос в районе Павелецкой, поднимался почти перпендикулярно, точно кто-то воткнул в землю корявый черный посох. Чуть дальше клубились еще два пожара.

Меня определили в местную гостиницу. Отель в Кремле – звучит помпезно, реальность оказалась на редкость заурядной. Две смежные комнаты напоминали номер люкс профсоюзного санатория какого-нибудь неважного министерства. Корявая мебель из прессованных опилок, оклеенная коричневым пластиком, совершенно не похожим ни на какое дерево, тощий морковного цвета ковер (те, что назывались «палас») с большим подозрительным пятном посередине, дешевая люстра из фальшивого хрусталя. Холодильник, письменный стол, шкаф. Я заглянул в спальню – там стояли две узкие кровати. Все это могло располагаться при Брежневе где-нибудь в Геленджике или под Пицундой. Минус вид на море – два окна гостиной были забраны снаружи глухими ставнями. Между окнами в качестве издевки или компенсации (на выбор зрителя) висела полинявшая «Лунная ночь» Куинджи в отчаянно золотом багете.

Я поправил раму (картина висела вызывающе криво), разочарованно запахнул тяжелые гардины горчичного цвета – вид на Ивана Великого, Царь-пушку и Царь-колокол отменялся.

Холодильник работал и был набит снедью. Я раскрыл дверцу и присел на корточки. Ассортимент продуктов (точнее слов не найти) напомнил легендарный «праздничный заказ», даже этикетки на консервах были те же – банка крабов, печень трески, сиротских размеров жестянка красной икры, полпалки «сервелата». По духу я определил, что где-то скрываются апельсины, – и точно, рыжие прятались внизу, в контейнере для овощей. В отделении для напитков стояла водка, пять бутылок «столичной».

Я достал апельсин, зубами надкусил маковку, начал чистить. Липким мизинцем приоткрыл дверцу в сервант – там стояли посуда и рюмки. Я был готов спорить, что на тарелках будет синяя надпись «Общепит». Однако они оказались на разряд выше – по кайме шла золотая вязь «Ресторан». Апельсиновые корки я сунул в корзину для мусора под письменным столом, не включая света, вымыл руки в ванной.

Из таких рюмок – граммов на тридцать, на тонкой ножке и с золотым ободком – я пил последний раз в прошлом веке. Я достал бутылку, сел в дерматиновое кресло за письменный стол. Аккуратно налил тягучей водки по золотую метку. Тут же на блюдце исходил ароматом очищенный апельсин.

В дверь вкрадчиво постучали.

– Да! – с готовностью ответил я и по необъяснимой причине, словно боясь попасться с поличным, махом проглотил водку и зачем-то спрятал пустую рюмку в карман куртки. – Войдите!

На пороге стояла женщина средних лет, среднего возраста и неопределенной масти. В руках она держала пустой тряпичный мешок средних размеров.

– Добрый вечер, – с неопределенной интонацией, на полпути от официальной к доброжелательной, произнесла она.

Я привстал, улыбнулся.

– Вы можете воспользоваться услугами прачечной. – Она опустила мешок на ковер у двери. – Сложите вещи и повесьте на ручку. С той стороны.

Я снова привстал, снова улыбнулся.

– В шкафу – сменное белье, носки, свежие рубашки. Пижама, – она укоризненно взглянула на мой апельсин. – Консервный нож – в серванте. Там же – вилки и ложки.

– Мне нужен телефон.

Она скупым жестом полной руки указала на допотопный аппарат красного цвета на письменном столе. Вместо наборного диска там была одна кнопка.

– Мобильный телефон, – чуть язвительно уточнил я. – Знаете, без шнура такой…

– В шкафу, – она вышла и бесшумно закрыла дверь.

Я распахнул шифоньер (непонятно откуда само всплыло занятное слово). Там на полках лежали аккуратные стопки белья, полосатая пижама и телефон.

Мобильник, дешевый и легкий как игрушка, оказался заряжен. В ванной я до упора открутил горячий кран, заткнул пробку. Влил под грохочущую струю ядовито-зеленого шампуня – тут же резко пахнуло еловой химией, обильно поперла пена. Вернулся в гостиную, быстро разделся, сунул все тряпки, кроме куртки, в мешок. Приоткрыв дверь, повесил мешок на ручку.

Сунул куртку в шкаф, вспомнил про рюмку. Вытащил, поставил на стол, подумав, налил водки. С рюмкой и телефоном влез в ванну – комья пены уже сползали на кафельный пол.

Аккуратно отпив половину, пристроил рюмку в угол ванны. Комбинация ледяной водки (внутри) с горячей водой (снаружи) показалась любопытной, хотя явно мешала хвойная вонь. Я закрутил кран, сразу стало до неуютного тихо. Набрал номер – Шурочкин домашний телефон был одним из немногих, которые я помнил наизусть. Эта считалочка – девятка – пятерки – два нуля – тридцать пять, застрявшая в моем мозгу со школы – похоже, останется со мной до могилы. Впрочем, одно время это цифросочетание было и моим собственным.

Сигнал безразлично отгудел пять раз, потом включился автоответчик. Дослушав механический голос, я сбивчиво начал:

– Это я, привет. Попробую набрать позже, не знаю, который сейчас час…

На том конце подняли трубку.

– Ты где? – спросила она не очень приветливо.

– Я? – Ее тон застал меня врасплох. – Я? Мы с Зиной, тогда, после Красной площади…

– Все знаю, – перебила она. – Я с ней говорила. Где ты сейчас?

Сказать «я в Кремле» мне показалось глупо, я промямлил:

– У приятеля. – По необъяснимой причине каждый разговор с Шурочкой неизменно отводил мне роль защищающейся стороны.

– Мне казалось, все твои приятели, – она выцедила слово с пренебрежением, сделав его почти неприличным, – все в Америке. Приятели.