Филип Дик - Вторая модель (Сборник)

Он поднял воспаленные глаза к потолку своего крохотного дома из металла и пластика. Взгляд у него был безумный и несчастный.

— Но — богом клянусь! — мы им еще покажем! Мы так просто не сдадимся! Мы будем драться за каждую пядь земли!

1953

Лемюэль прижался к стене своей темной спальни, напряженно вслушиваясь. Легкий ветерок колыхал тюлевые занавески. Желтый свет уличных фонарей просачивался в окно и растекался по кровати, шкафу, книгам, игрушкам и разбросанной одежде.

В соседней комнате шептались два голоса:

— Джин, надо что-то делать, — проговорил мужской голос.

В ответ тихо ахнули:

— Ральф, прошу тебя! Не трогай его! Ты должен держать себя в руках! Я не позволю причинить ему вред!

— Да не собираюсь я ничего такого с ним делать! — В шепоте слышалась застарелая боль. — Но почему он так себя ведет? Почему не играет в бейсбол? В салочки? Как все остальные ребята? Почему? Почему он жжет магазины и измывается над беспомощными животными? Почему ?!

— Он… другой, Ральф. Мы должны попытаться понять.

— А может, врачу его показать? — проговорил его отец. — Может, у него секреция каких-то желез нарушена, откуда нам знать…

— К какому доктору? К старику Грейди? Но ты же сам сказал — он не сумел…

— Нет. Не к доку Грейди. Он отказался работать с нами после того, как Лемюэль испортил его рентгеновский аппарат и разломал всю мебель в приемной. Нет, думаю, проблема гораздо серьезнее.

Повисла напряженная пауза.

— Джин, я отвезу его… туда. В Хилл.

— О Ральф! Пожалуйста…

— Я сказал — значит, сделаю. — В голосе звучала мрачная решимость.

Так взревывают попавшиеся в ловушку звери.

— Возможно, психологи сумеют что-то сделать. Может, они помогут. А может, и нет.

— А если они оставят его в клинике? Принудительно? Ральф, у нас же никого нет, кроме него!

— Да, — хрипло пробормотал Ральф. — Я знаю. Никого нет. Но я уже принял решение. Еще в тот день, когда он ударил учителя ножом и выскочил в окно. Я покажу Лемюэля специалистам в Хилле.

День выдался теплым и погожим. Ветерок трепал листву, среди деревьев сверкало белизной, стеклом и металлом огромное здание клиники. Ральф Йоргенсон неуверенно оглядывался по сторонам и мял в руках шляпу — громадность госпиталя подавляла его.

А Лемюэль внимательно слушал. Настораживая свои большие, подвижные уши, он мог многое услышать — вокруг волновалось море голосов. Море накатывало волнами: голоса слышались изо всех комнат и приемных, на всех этажах. Его это возбуждало.

Доктор Джеймс Норт вышел навстречу и протянул руку. Высокий, красивый шатен чуть за тридцать, в очках в темной роговой оправе. Походка твердая, рукопожатие — а он и с Лемюэлем так поздоровался — быстрое и уверенное.

— Пойдемте, — трубным голосом пригласил он их внутрь.

Ральф двинулся к дверям его кабинета, но доктор Норт покачал головой:

— Вас я попрошу остаться снаружи. Только мальчик. Мы с Лемюэлем должны поговорить наедине.

Лемюэлем владело все то же возбуждение. Он пошел за доктором Нортом в кабинет. Норт быстро запер дверь на тройной магнитный замок.

— Можешь называть меня Джеймсом, — сказал он, тепло улыбнувшись мальчику. — А я тебя буду звать Лемом, хорошо?

— Хорошо, — осторожно ответил Лемюэль.

От человека не исходило никакой враждебности, однако он уже понял, что надо всегда быть начеку. Надо вести себя осторожно — даже с этим дружелюбным, симпатичным на вид доктором. Который, кстати, явно не глуп.

Норт закурил и окинул мальчика изучающим взглядом.

— Когда ты связал и стал препарировать этих старых, никому не нужных уродов, — сказал он задумчиво, — тобой ведь двигало чисто научное любопытство? Ты хотел знать — и тебя интересовали факты, а не мнения. Ты хотел сам понять, как устроено человеческое тело.

Лемюэль почувствовал, как растет его возбуждение.

— Но никто меня не понял…

— Да, это так, — и Норт покачал головой. — И никогда не поймет. Ты знаешь почему?

— Думаю, да.

Норт стал ходить туда-сюда по кабинету.

— Я хочу предложить тебе несколько тестов. Чтобы кое-что понять. Если ты не против, конечно. Так мы сможем оба больше узнать о тебе. Я ведь изучал тебя, Лем. Читал полицейские отчеты, статьи в газетах.

Он резко повернулся к письменному столу и извлек из ящика Миннесотский многоаспектный личностный опросник, пятна Роршаха, Бендер гештальт-тест, карты Зенера, планшетку для спиритических сеансов, игральные кости, детскую доску для письма, восковую куклу с кусочками ногтей и обрезками волос и кусочек свинца, который нужно превратить в золото.

— Что мне нужно сделать? — спросил Лемюэль.

— Я задам тебе несколько вопросов, а потом дам несколько предметов — поиграть. Посмотрю, как ты с ними будешь управляться, напишу пару заметок. Как тебе такой план?

Лемюэль не знал, что сказать. С одной стороны, он отчаянно нуждался в друге, с другой — он все-таки опасался доктора.

— Я…

Доктор Норт положил мальчику руку на плечо:

— Ты можешь доверять мне. Я не как те дети, которые тебя побили тем утром.

Лемюэль вскинул на доктора благодарный взгляд:

— Так вы знаете? Я обнаружил, что правила их игры — абсолютно произвольные. Поэтому я естественным образом решил сообразовываться с естественными целями. Когда бита оказалась у меня в руках, я ударил по голове сначала подающего, потом принимающего. А потом я обнаружил, что человеческие этика и мораль — они все устроены подобным же… — тут он осекся, потому что вдруг испугался. — Возможно, я…

Доктор Норт сел за стол и принялся тасовать карты Зенера.

— Лем, не волнуйся, — тихо сказал он. — Все будет хорошо. Я все понимаю.

Лемюэль выполнил все тесты. Потом они долго сидели и молчали. Часы уже показывали шесть, за окном садилось солнце. Наконец доктор Норт заговорил:

— Невероятно. Я сам не могу поверить в то, что вижу. Ты совершенно логичен в своих действиях, но полностью лишен таламических эмоций. Твой ум совершенно свободен от культурных и моральных представлений. Чистый, беспримесный случай паранойи при полном отсутствии эмпатии. Ты абсолютно не способен чувствовать печаль, сострадание или жалость — точнее, ты вообще ни на какие человеческие эмоции не способен.

Лемюэль кивнул:

— Да, это правда.

Доктор Норт откинулся в кресле, изумленный и растерянный.

— Даже мне трудно это представить. Невозможно, крайне удивительно. Твоя логика безупречна — ибо совершенно свободна от ценностной ориентации. Окружающий мир должен видеться тебе как враждебный, не так ли?

— Так.

— Конечно. Ты проанализировал модели человеческого поведения и увидел, что, стоит им раскусить тебя, и они тут же набросятся и попытаются убить.