Армин Кыомяги - Луи Вутон

Теперь я уже никак не мог бросить здесь эти чертовы чемоданы. Гурмэ-ресторан для кровожадных птиц у меня на заднем дворе – не слишком удачная идея. Подогнал машину, разогнал лопатой клиентов и битком набил чемоданами Субару. Прочь отсюда! Как можно дальше… В аэропорт! Несколько часов мотался туда-сюда. Проклиная жизнь. Безучастно, с бессилием таксиста. Надо бы подыскать более подходящий транспорт. Эдакий гибрид джипа и грузовичка – впереди со всеми удобствами кабина, позади кузов без всяких удобств. Чемоданы в претензии не будут. Они изначально приспособлены к любым условиям, готовы к ударам, толчкам, царапинам, о падениях и презрительных пинках транспортных работяг уже и говорить не приходится. Они основательно подготовлены к такой хреновой судьбе. Они также предупреждены и знают, что однажды может случиться, что им, как тайным агентам, придется забыть код замка, чтобы вопреки всем физическим и психологическим угрозам доставить к месту назначения свое содержимое, будь то хоть миниатюрная атомная бомба. Ну, или просроченные креветки. Настоящие чемоданы носа не воротят. Даже розовые или небесно голубые. Они безмолвно едут один за другим по ленте багажного транспортера, верно храня доверенные им секреты. Их объединяют обязанность скрывать и право держать рот на замке – истинная клятва чемоданного Гиппократа.

В аэропорту все пошло как по маслу. Погрузил чемоданы на тележки, провез через ворота и разместил в салоне ожидающего вылета самолета, по одному на каждом сидении. Уважаемые пиццы и пельмени, свиные отбивные и остро приправленные рулеты, добро пожаловать на наш борт! Пристегнитесь, пожалуйста, ремнями безопасности, самолет взлетит, как только появится капитан. А до тех пор удобно располагайтесь, чувствуйте себя как дома, знакомьтесь со своими соседями и кушайте друг друга на здоровье!

Насколько, на самом деле, черна ночь и тих космос, если все вырубить. И освещение, и звуки. Единственное, что еще нарушает великое и тягучее спокойствие, это мои мысли. Как только я выпускаю из рук лопату или любой другой инструмент, ко мне ядовитой змеей подкрадывается какая-нибудь страшная мыслишка, и как бы я ни сопротивлялся, плотно обвивается вокруг шеи и давит, давит, будто хочет задушить.

В эти последние дни до меня стала доходить одна мудрость, прямо-таки таммсаареская истина. Не убирай слишком далеко рабочий инструмент. Не отступай, не сдавайся при первой же боли в спине или пролитом литре едкого пота. Продолжай вкалывать. Не думай. Чуть переведи дух, если иначе не можешь, но как только уловишь в башке хотя бы малейшую червоточину вопроса, вставай, снова хватайся за лопату или топор и рой, копай, руби, не переставая, до изнеможения, до черноты в глазах, до появления в них плотного космоса с искрящимися, величиной с булавочную головку, дырочками, которые когда-то называли звездами. Твой личный, завоеванный тяжким трудом, дырявый мир. Черный – это цвет счастья. И чем меньше страсти в его бездушной тупости, тем полнее счастье.

Я тружусь практически без продыху. К примеру, когда, встав с унитаза, понимаю, что воды больше нет и не будет. Смотрю на эту коричневую, дурно пахнущую субстанцию и всесторонне обдумываю проблему, но не философски (хотя можно было бы и так), а с позиции простого бесстрастного работяги, перед которым поставлено рутинное задание. А прилежное его исполнение теоретически должно ответить ожиданиям, как непосредственного начальника, так и руководства в целом и президиума акционеров в частности. Снабдив себя детским пляжным набором, я соскребываю все синим совочком в желтое ведерко, дезинфицирую унитаз химическим средством из пластмассовой бутылки, имитирующей радостную утку, и ополаскиваю газировкой с истекшим сроком годности.

Затем приступаю к планированию. Я не боюсь строить планы. Это удерживает мои мысли в нужной колее, не дает им растечься по древу. Планировать – это все равно, что колоть дрова, только вместо топора задействована голова. Мозг, если угодно. Итак. Удобств я отныне лишен (благодарение небу), краны сухие, помыться негде. Сортиры тоже не функционируют. Все, что там навалишь, упорно липнет к керамике и ощутимо дает о себе знать даже, если закрыть глаза. Но ведь испражняться-то надо. Естественный, облегчающий, а иногда и приятный процесс.

План вышел очень простым. По малой нужде – за центр, в дальний угол парковки, по большому – в рядом расположенный Ülemiste Hotell. В гостинице 128 номеров, плюс общественные туалеты в фойе и ресторане, всего 132 ослепительно белых унитаза. Для разового использования. Начну с четвертого этажа и самого дальнего по коридору номера. После того, как схожу в клозет, повешу на ручку двери номера своего рода закладку, красную табличку с просьбой не беспокоить. При нормальной работе пищеварения на заполнение этого четырехзвездночного отеля у меня уйдет около четырех месяцев. Таким образом, до Рождества фекальное хозяйство распределено, и я могу заняться другими насущными вопросами.

Гигиена. То, насколько я привержен гигиене, выяснилось лишь теперь, когда ранее столь обыкновенные и незаметные действия вдруг стали большой проблемой. Опишу это обстоятельно, ну и пусть, что самому себе. Я научился наслаждаться каждой буквой, словом и предложением, что выходят из-под моей шариковой ручки и каллиграфически ложатся на бумагу. Пишу я медленно, без спешки, с высунутым в уголке рта языком, как навечно обреченный на летние задания безграмотный мазохист. По буквам: душ не работает. На каждую буковку в этом предложении самозабвенно трачу как можно больше времени и энергии. Сверхъестественное старание выдавливает из напряженных пор каплю за каплей, постепенно окутывая меня облаком смрадного пота. Вдыхая его, уже заранее испытываю блаженство от трудоемкой перспективы, сопряженной с санитарным пророчеством моей коротенькой фразы. Душа нет. Есть озеро, куда я хожу каждое утро, взяв с собой корзинку с полотенцем, шампунем, бальзамом для волос, мылом, мочалкой, гелем для бритья и безопасной бритвой, небольшим зеркальцем, зубной щеткой, пастой, зубной нитью и бутылкой воды, чтобы сполоснуть рот. Мало того. В течение дня, если чувствую, что рубашка в ходе пахоты начинает прилипать к коже, я вновь отправляюсь к озеру. Да, эта фыркающая фигура в белой пене – это я, Луи Вутон собственной персоной, чемпион мира по чистоте и аккуратности в мире со сдохшей канализацией.

У меня длинные рабочие дни. Как и у моего единственного коллеги. Он появляется по утрам раньше шести, ласково, но решительно будит и заряжает до девяти или полдесятого вечера без перерывов. И не сводит с меня на протяжении дня внимательного взгляда. Он словно мой начальник, вышестоящий субъект, призванный вдохновлять своей, похоже, неистощимой теплоэнергией. С приближением сумерек мы расстаемся. Обессиленный, я машу ему на прощание рукой, а в душе – одна благодарность за страшную усталость. Он удаляется на запад, неспешно заваливаясь за горизонт, где его ждет вторая смена на другой стороне шарика. Такой вот неуемный герой, небесный передовик производства.