Армин Кыомяги - Луи Вутон

Впервые накатывает ощущение, что в жизни все так или иначе испробовано. Все первое наточенным лезвием полосует юное и беззащитное тело. Выживают немногие. Те, кто наивно верит, что Гагарин, этот герой, был первым, должны еще раз хорошенько подумать.

Быть молодым тягостно и противно. Самое плохое, что может случиться с человеком, это без всякого щадящего предисловия сразу родиться героем-неудачником из молодежного романа. Никаких тебе ароматных блинчиков и вкусно торчащих из банок с вареньем ложек. Вместо этого окровавленные использованные кондомы и финки, валяющиеся в углах комнаты. Жизнь, сродни липкой ленте мухоловки, полна таких же как ты дергающихся трупов.

Было это воздействием Хеннесси или молодежной литературы, но в душе стало страшно неуютно. Если поверить книгам, то этот насыщенный рисками этап жизни надо преодолеть максимально быстро, не оглядываясь назад и протягивая руку вперед как можно дальше, чтобы быстренько ухватиться в будущем за раскрашенную соломинку, в роли которой выступает зрелость с большим удобным креслом перед широкоформатным экраном телевизора.

Переваривание художественной литературы вредно для здоровья.

Я прервался на денек, подлечиваясь минералкой и консервированными персиками.

Итак, два этапа позади. Переполненные иллюзиями детские книжки, делающие все для того, чтобы с реальной жизнью (этим полным насилия, высасывающим жизненные соки спрессованным творением, которое наваливается на читателя в секции юношеской литературы) еще несформировавшаяся личность столкнулась как можно неожиданнее и задолго до того, как она, покинув дом, сообразит заковать свои душу и тело в железный панцирь.

Этап, следующий за молодостью, писателей, похоже, вдохновляет более всего. Длинные ряды книг маститых авторов, описывающие придуманные жизни вымышленных героев среднего возраста, образуют впечатляющий, уходящий за горизонт мост, по которому маршируют триумфаторы или под которым находят пристанище опустившиеся капитулянты. Без Courvoisier XO я по этому мосту не прошел бы. Тайный союз литературы и алкоголя проявлен в данном случае во всей своей откровенной красе.

Что важно для повзрослевших писателей? Что не дает им беспечно прожигать часы и дни, что заставляет их делиться с гипотетическим читателем своими мыслями и наблюдениями, независимо от того, дойдут ли они когда– нибудь до адресата, да и будут ли ему понятны? И даже если возвышенная мысль автора осядет у читающего человека в мозгу, в этом условно существующем месте назначения, то с какой целью? Зачем писатель внедряет свои однобокие мысли в чужие головы? Это что, навязывание идеи, посев идеологического семени в наивную почву? Впереди всех литератор Наполеон с вымазанным чернилами мечом в поднятой руке, за ним вооруженный взведенными винтовками тираж. Или это, скорее, перекладывание ответственности на чужие плечи, трусливый уход от нее… Усердно читайте и поступайте, как я сказал, тогда мир станет лучше. А сам я пока что буду есть бутерброд с паштетом из гусиной печенки.

В общих чертах можно отметить два прямо противоположных подхода. Согласно первому, человек красив, силен, всемогущ, справедлив, честен, внимателен и так далее (зевок). Корни этой школы уходят глубоко в отретушированный мир мишуткиной азбуки. Второй подход безжалостен: человек по природе безнадежный засранец и неудачник. Невзирая на диаметрально противоположные позиции, в них, безусловно, есть общее: без качественного коньяка обе разрушительно воздействуют на духовное здоровье читателя.

Раздражает наплевательское отношение к природным явлениям, отрицание физических законов, буйными сорняками заполонившее почти все классическое наследие. Грубейшие ляпы пробираются даже на обложки, становясь абсурдными названиями книг. «И восходит солнце…». Солнце не восходит, оно не встает, как и луна не поднимается, зарубите это себе на носу. Если что-то вообще поднимается (я имею в виду – с шарика), то это могут быть только птицы или самолеты. Я, конечно, понимаю, что элементарное начальное образование лишено даже намека на эротичность, а щеголять постными, прописными истинами в литературе – не тот путь, что приведет на пьедестал. Но так врать миллионам все же некрасиво.

Еще одно наблюдение: чем толще книга, тем глубже пропасть, куда автор сбрасывает своих проигравших героев, и тем труднее им оттуда выбраться. На вопрос, что первично – свободное падение или альпинизм, половина произведений предлагает другой половине диаметрально противоположные ответы.

Вся скрытая под обложками заумь надежно защищена самоуверенной субъективностью. Гипотезы, претендующие на уникальность, в свою очередь заражены парализующим ядом клише, самое надежное и испытанное противоядие от которых (опять же) – добрый глоток крепкого напитка.

Читать – трудный процесс. Особенно в моем положении. То, как многие авторы обходятся со своими персонажами, отвратительно и заслуживает презрения. Увы, меня не хватает на сопереживание каким-то там вымыслам, все силенки уходят на самого себя. Слава Богу, что я не из этих порождений фантазии, которыми дебильные писаки играют в свои извращенные игры.

Тысячи писателей на протяжении столетий придумывали героев, обстоятельства, в которых они действовали, создавали фантастические миры. И вот теперь я оказался тем единственным, на чьи содрогающиеся от холода плечи легла тяжесть всех убогих ожиданий так называемой творческой интеллигенции. Останки публики, собравшейся в покинутом торговом центре, в одном лице. Единственное утешение – что отныне авторы не напишут и не напечатают больше ни строчки и тем самым не усугубят литературный след безответственного человечества. Этого хлама и без того хватает, его так много, что моя бедная головушка готова взорваться от бомбежки чужими мыслями. Решил покончить с чтением. Комиксов мне более чем достаточно. Когда ситуация или проблема никак не решается за три последовательных картинки, можно со спокойной душой отбросить все в сторону. Тыкаться в сложные системы нет смысла. Завоняют и развалятся. Кто их потом в кучу соберет?

Но чтобы закончить на позитивной ноте, представим себе, что вдруг да птицы когда-нибудь научатся читать (можно смеяться), и мы увидим их растянувшимися на лугу в обнимку с военным романом, на обложке которого летит белый голубь мира с где-то спертой оливковой веткой, судорожно зажатой в клюве.

Началось это позавчера. Отбывал вахту на крыше, бутылка Havana Club была уже почти ополовиненной, когда мне на нос опустилось нечто нежное, холодное и невидимое – тотчас растаяв, оно скатилось почти несуществующей слезинкой и исчезло в чаще моей заросшей физиономии. Я сделал очередной глоток и задрал голову к небу, которое хвастливо демонстрировало свою способность расщеплять скучный серый цвет на гораздо больше чем пятьдесят оттенков. Достойный это роман или дрянной, а соперничать с природой литературе не по силам.