Саба Тахир - Факел в ночи

Едва Иззи высказалась, как гнев ее рассеялся. Она выглядела ошеломленной.

– Прости, – пискнула она. – Это место… оно проникает в тебя. Мне здесь не по себе, Элиас. Другие призраки – они только кричат и рыдают, и… – Ее глаз потемнел, она развернулась к деревьям и сердито зарычала.

– Не извиняйся. – Что-то не отпускало ее, держало здесь, заставляло страдать. Я чувствовал непреодолимую потребность помочь ей. – Ты… не можешь идти дальше?

Ветви шумели на ветру. Шепот призраков среди деревьев утих, как будто они тоже хотели послушать, что скажет Иззи.

– Я не хочу идти дальше, – призналась она. – Я боюсь.

Я взял ее за руку и пошел, мрачно поглядывая на деревья. Если Иззи мертва, это не значит, что ее мысли можно подслушивать. К моему удивлению, шепотки прекратились, как будто призраки позволили нам уединиться.

– Боишься, что будет больно? – спросил я.

Она посмотрела вниз на свои ботинки.

– У меня нет семьи, Элиас. У меня была только Кухарка. И она жива. Что, если никто меня не ждет? Что, если я совсем одна?

– Я не думаю, что там вообще так, – сказал я. Сквозь деревья я видел блики солнца, играющие на воде. – На той стороне нет такого: один ты или с кем-то. Там, думаю, все по-другому.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, – согласился я, – но духи не могут идти вперед, пока их что-то привязывает к миру живых. Любовь или ярость, страх или семья. Поэтому, возможно, на той стороне таких эмоций и нет. В любом случае там будет лучше, чем здесь, Иззи. В этом месте нет покоя. Ты заслуживаешь большего, чем застрять здесь.

Я разглядел впереди тропинку и инстинктивно направился к ней. Мне вспомнился колибри с бледным опереньем, которого я однажды поймал во дворе Квина. Подумалось о том, как он улетает зимой и возвращается весной, ведомый домой неким внутренним компасом.

Но откуда тебе знать об этой тропе, Элиас, если ты раньше никогда не был в этой части Леса?

Я отмел все вопросы. Сейчас не до них.

Когда тропа начала спускаться к берегу, устланному сухими листьями, Иззи оперлась о мою руку. Затем тропа резко оборвалась, и мы шагнули вниз. Медленная река шелестела у наших ног.

– Это оно? – Иззи посмотрела на чистую воду. Ее светлые волосы блестели в лучах странного, необычно тусклого солнца и казались почти белыми. – Это сюда мне идти дальше?

Я кивнул. Ответ пришел ко мне так, будто я всегда это знал.

– Я тебя не оставлю, пока ты не будешь готова, – приободрил ее я. – Я останусь с тобой.

Она взглянула на меня темным глазом и стала больше похожа на прежнюю Иззи.

– А ты как, Элиас?

Я пожал плечами.

– А я… – Прекрасно. Хорошо. Пока живой… – …Одинок, – ляпнул я.

Внезапно я почувствовал себя как дурак. Иззи подняла голову и коснулась моего лица рукой.

– Иногда, Элиас, – промолвила она, – мы выбираем одиночество.

Края ее силуэта размылись. Постепенно она таяла, как пух одуванчика.

– Передай Лайе, что я не боялась. Она беспокоилась.

Она отпустила меня и шагнула в реку. Только что она стояла там, и вот ее уже нет. Она исчезла прежде, чем я успел поднять руку и помахать ей на прощанье. После ее ухода на душе вдруг стало светлее, как будто вместе с ней растаяла частичка вины, той, что отравляет меня.

Я почувствовал за спиной чье-то присутствие. Нахлынули воспоминания: удары клинков во время тренировок, марш-броски в дюнах, его смех над извечным подтруниванием по поводу Аэлии.

– Ты тоже можешь уйти, – сказал я не оборачиваясь. – Ты можешь освободиться, как она. Я помогу. Тебе не придется делать это одному.

Я ждал. Я надеялся. Но Тристас в ответ лишь молчал.

Следующие три дня были худшими в моей жизни. Если приступы и уносили меня в Место Ожидания, то я сам этого не замечал. Все, что я осознавал – это боль и бледно-голубые глаза Надзирателя, когда он осыпал меня вопросами. «Расскажи мне о своей матери, такая очаровательная женщина. Вы были близкими друзьями с Кровавым Сорокопутом. Чувствует ли она чужую боль так же остро, как и ты?»

Тас, склонив встревоженное личико, ухаживал за моими ранами. «Я могу помочь тебе, Элиас. Скириты могут тебе помочь».

Каждое утро Друсиус подготавливал меня для Надзирателя. «Никогда больше не позволю тебе одержать надо мной верх, ублюдок…»

В каком бы полубреду ни находился, я по крупицам собирал любые сведения. Не сдавайся, Элиас. Не опускайся во тьму. Я слушал шаги охранников, тембр их голосов. Я научился узнавать их по промелькнувшей под дверью тени, когда они проходили мимо моей камеры. Я вычислил их маршрут и определил схему допросов. Затем я стал ждать удобного случая.

Но ничего не подворачивалось. Зато смерть кружила терпеливым стервятником. Я чувствовал, как приближается ее корявая тень, как холодеет воздух, которым дышу. Нет, еще не пора.

Однажды утром за дверью загрохотали шаги, потом заскрежетал ключ. В камеру вошел Друсиус для ежедневных побоев. Прямо по расписанию. Я уронил голову на грудь и открыл рот. Тот хихикнул и приблизился. Оказавшись в нескольких дюймах, он схватил меня за волосы и запрокинул голову, заставив посмотреть на него.

– Жалкое ничтожество. – Он плюнул мне в лицо. Свинья. – Я-то думал, ты сильный. Всемогущий Элиас Витуриус. А ты ничто…

Глупец, ты забыл натянуть цепи. Я ударил его коленом прямо промеж ног. Он пискнул и согнулся пополам, и я нанес ему сокрушительный удар в голову. Его глаза остекленели. Друсиус не видел, как я обернул цепь вокруг шеи и держал, пока не посинело лицо.

– Ты, – прорычал я, когда он наконец отключился, – слишком много трепал языком.

Я опустил его на пол и обыскал тело. Нашел ключи и заковал его в кандалы на тот случай, если он очнется раньше чем нужно. Затем вставил ему кляп. Немного приоткрыв дверь, я выглянул в коридор. Другой дежурный маска пока еще не хватился Друсиуса. Но довольно скоро спохватится. Я считал шаги маски, пока не удостоверился, что он отошел достаточно далеко. Затем выскользнул из двери.

Свет факелов резал глаза, и я зажмурился. Моя камера находилась в конце короткого прохода, который ответвлялся от главного коридора блока. Здесь было только три камеры, и я не сомневался, что соседняя с моей – пустая. Значит, оставалось проверить только одну камеру.

После пыток пальцы одеревенели и не слушались. Я стиснул зубы от напряжения, мучительно долго перебирая ключи. Торопись, Элиас, торопись.

Наконец я нашел верный ключ и отпер дверь. Она оглушительно скрипнула. Я протиснулся боком. Когда закрывал ее, она снова заскрипела, и я тихо выругался.

Хотя я пробыл на свету совсем недолго, глаза не сразу привыкли к темноте. Сначала я не видел рисунков, но когда увидел, у меня перехватило дух. Тас оказался прав. Они выглядели так, словно вот-вот оживут.